Виктория Хислоп - Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции

И в этот момент она увидела внучку среди моря других юных лиц.

— Евангелия! Евангелия! — закричала старуха, пытаясь привлечь ее внимание. — Поздравляю, агапе му ! Браво!

Темноволосая, болезненно-бледная семнадцатилетняя девушка глядела прямо перед собой, сосредоточившись на том, чтобы ровно держать флаг, тяжелым древком упирающийся ей в бедро. Она не повернула головы.

Стоявшие рядом с Евангелией соседи присоединились к ее аплодисментам. Они знали девушку с рождения.

— Браво, маленькая Евангелия! Браво!

Старуха светилась от гордости.

Потом шла колонна другой школы с мальчиками в авангарде. Впереди шагал необыкновенно красивый черноволосый юноша с высокими скулами. Он был выше парней, шедших следом, и уверенно нес флаг.

Соседка Евангелии опустила свой маленький флажок и пробормотала:

— Неправильно это. Совсем неправильно. Не должен он нести наш флаг.

Кто-то рядом подхватил ее мысль.

— Албанец… — недовольно произнес этот человек вполголоса.

Другой зритель услышал его и возмутился:

— Иностранец несет наш флаг?

— Это никуда не годится. Нельзя так, — поддержала его жена. — Столь высокой чести может удостоиться только чистокровный грек!

Евангелия посмотрела на продавца, сжимавшего флажков пятьдесят в своих кулаках. Глаза его блестели.

Разговор все вертелся вокруг черноволосого юноши.

— Он лучший в классе, Димитрий, — сказала другая женщина. — Поэтому он и несет флаг. Ты можешь с этим не соглашаться, но таковы правила.

Послышался недовольный ропот, и в толпе воцарилось молчание. Никто не приветствовал группу радостными криками.

Юноша поравнялся с Евангелией и взглянул в ее сторону. На его лице сияла ослепительная улыбка. Потом он повернул голову вперед и принялся размахивать флагом, и материя с чередующимися белыми и голубыми полосами расправилась, обрела свободу и заполоскалась над его головой.

Евангелия посмотрела на человека, молча стоящего рядом с ней. Глаза продавца флажков были полны слез, и она поняла, почему юноша глядел в их сторону.

— Поздравляю, — тихо сказала она, повернувшись к продавцу. — Вы должны им гордиться.

Он с признательностью кивнул, не в силах говорить. Его глаза провожали колонну, во главе которой шел его сын, но отец теперь видел только вершину древка в его руках.

Когда Евангелия огляделась в следующий раз, мужчина уже брел прочь и скоро растворился в толпе. Почти сразу же после школьников маршем прошли воинские части, в том числе молодые новобранцы. Их ботинки тяжело и звонко ударяли по асфальту. Военная песня звучала громко и яростно, отчего возникало впечатление, будто солдаты идут в бой.

Они, казалось, были готовы умереть за свою родину.

В толпе вокруг Евангелии заговорили на другие темы, но она думала о том, что недавний спор мог услышать албанец (и молилась, чтобы его греческий оказался недостаточно хорош и он не понял сказанного). С появлением солдат ее стыд усилился — и не только потому, что она должна была бы поддержать женщину, которая возразила соседям.

Если албанский мальчик не имел права нести флаг, то и ее внучка не имела. Евангелия одна во всем мире знала правду, столь же неоспоримую, как тот факт, что греческий флаг белого и голубого цветов.

Отец парня, прошедшего в колонне школьников несколько минут назад, должно быть, плохо знал греческий. Как и отец ее ребенка. Ее внучку никак нельзя было назвать чистокровной гречанкой.

Все это случилось много лет назад и до сих пор оставалось тайной.

Евангелии было восемнадцать, когда в город вошли немецкие солдаты. В то время ее отец держал бар «Je reviens» близ порта. Место было удобное и многолюдное, и немцы запретили закрывать заведение. Оно быстро стал популярным среди оккупантов.

Мать Евангелии отказалась там работать, а ее братьям удалось выбраться из города и присоединиться к Сопротивлению. Помогать отцу осталась только Евангелия — она мыла стаканы, убирала столики. Разговаривать с солдатами ей запрещалось.