Виктория Хислоп - Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции

Наконец на пути показалась симпатичная деревушка. Позднее я узнал, что она расположена неподалеку от Додони, древнего святилища. Деревня была в основном застроена ветхими каменными домами, но я нашел и приятную площадь с кафениономи таверной, а на боковой улочке заметил пекарню. Я припарковался, увидел с десяток извещений о похоронах на щите рядом с маленькой церковью. По непонятной причине я всегда их читаю. Эти объявления выставлены на всеобщее обозрение, куда бы ты ни приехал. Люди должны без промедления узнавать о кончине близких и знакомых, потому что похороны состоятся либо в этот же день, либо на следующий.

Странствуя по Греции, я читал имена усопших, даты рождения и смерти — и попутно мне открывалась какая-нибудь история, связанная с тем или иным местом… Скажем, если умирает старик, которому далеко за восемьдесят или за девяносто, это утешительно, невзирая на скорбь. А здесь в списке тех, кому перевалило за восьмой десяток, был человек относительно нестарый. Константинос Арванитис. Он умер в шестьдесят два.

Я вошел в таверну. Хозяин явно видел, как я читал объявления на щите у церкви.

— Гноризеис капио? — спросил он. — Ваш знакомый? Костас Арванитис?

На мне в тот день были черные футболка и джинсы, и он, вероятно, решил, что я приехал на похороны.

Хозяева отнеслись ко мне по-дружески, обрадовались возможности хоть чем-то занять тихий вечер вторника. Называлась таверна «То Тзаки», что означает «печь», и в углу действительно горели в очаге огромные поленья. Хозяин время от времени брал кочергу и шуровал в топке. Хотя дни стояли теплые, вечерами холодало, и веселые языки пламени радовали глаз.

— Нас всех удивила эта смерть, — сказала жена. — Арванитис был бодр и здоров, всегда работал на своем садовом участке. Ни одного дня не пропускал. Подтянутый, энергичный — у него килограмма лишнего не было.

Она поставила на мой стол кувшин воды, положила столовые приборы, не умолкая при этом ни на минуту. Свои замечания она обращала скорее к мужу, чем ко мне.

— Лично я считаю, что нужно было бы сделать вскрытие, но его жена отказалась наотрез, — тараторила хозяйка. — Что тут поделаешь? Доктор засвидетельствовал смерть — и все. Но мне это не нравится.

— Элени… ты не должна так говорить.

— Агапе му, уж слишком все неожиданно. Умирает человек ни с того ни с сего. Жена и слезинки не роняет. Потом его закапывают в землю. И все шито-крыто.

— Так здесь принято, — проговорил хозяин, обращаясь ко мне. — Человека хоронят в течение двадцати четырех часов после смерти. Традиция. Я думаю, пока не существовало моргов, по-другому и нельзя было.

— Да, но теперь есть морги с холодильниками, Оресте му, — возразила жена, назвав мужа по имени.

— Элени!

— Как бы то ни было, похороны состоятся завтра, а потом все придут сюда. Меню сегодня скромное, потому что я занята: готовлю рыбу для макарии— поминальной трапезы.

— Вы не беспокойтесь, — сказал я. — Подавайте что есть.

Когда жена ушла на кухню, хозяин наклонился ко мне и вполголоса сказал:

— Моя жена считает, что-то там не так, но можете мне верить, тут все чисто. — Он казался абсолютно убежденным в своей правоте. — У жены Костаса возникали подозрения, потому что он поздно приходил домой, и она попросила меня узнать, вправду ли он проводит все время в кипосе, своем саду… и я согласился. — Орестесу явно хотелось поговорить, но в то же время что-то его сдерживало. — Вы ведь скоро уедете, да?

Удовлетворившись моими заверениями, что никому в деревне я не скажу ни слова, он рассказал мне, что случилось.

В ту зиму дождей было мало, а потому земля затвердела. На вскапывание уходило много времени, гораздо больше, чем обычно, но Костас Арванитис вовсе не возражал против работы в сумерках, после захода солнца, когда над горами поднималась луна и кипарисы на склоне казались острыми клинками.

Он весь день работал в саду, копал, копал, пытался подготовить землю к посадкам. Участок занимал несколько гектаров, на одной половине его росли апельсиновые и оливковые деревья. Около восьми Костас решил закончить работу.