Чарлз Буковски - Голливуд

— Мне очень жаль, Франсуа. Господи, не знаю, что и сказать. Жить-то там можно еще?

— Я сижу в дыму, сижу в дыму. Как в тумане. Я весь поседел, состарился совсем. Сижу в тумане. А теперь я мальчонка, слышу, как мама меня зовет. Ой, нет, она стонет! Ее трахают. Кто-то страшный ее трахает! Мне надо домой, во Францию, надо спасти мою мать, надо спасать Францию!

— Франсуа, ты можешь ко мне переехать. И у Джона, кажется, есть лишняя комната. Все не так плохо. Нет худа без добра.

— Да нет, худо почти всегда без всякого добра приходит. И остается навсегда!

— Тогда это смерть.

— Каждый день жизни и есть смерть. Я поеду во Францию! Буду действовать!

— Франсуа, а как же цыплята? Ты же не хотел с ними расставаться.

— Да черт с ними! Пускай неграм остаются! Пускай черномазые жрут белое мясо!

— Белое мясо?

— Я в тумане. Пожар тут был. Пожар. Я совсем старик, волосы поседели. Сижу в тумане. Пойду…

Франсуа повесил трубку.

Я попробовал перезвонить. Но слышал только автоответчик: «Говорите не со мной, говорите с этой машинкой. Я не желаю разговаривать…»

Оставалось надеяться, что у него была под рукой бутылка-друтая хорошего красного вина, потому что если оно кому и нужно было сейчас позарез, так это моему другу Франсуа. И моему другу Джону. И мне самому. Я откупорил бутылку.

— Как насчет стаканчика-другого? — спросил я Сару.

— Присоединяюсь, — ответила Сара. — Что новенького?

Я рассказал.

В первую ночь никто не явился убивать Джона Пинчота. На вторую у Джона было оружие, и он готов был встретить гостя. Но тот опять не пришел. Такие угрозы не всегда выполняют. Тем временем Франоин Бауэре оправилась после болезни.

— Пятьдесят баксов в день плюс комната и содержание — вот все, что я могу ей предложить, — сказал Фридман Джону.

Джону удалось уговорить его раскошелиться еще и на оплату перелета в Калифорнию.

Мне полагалось получить часть гонорара в первый день съемок. «Файерпауэр» обязалась заплатить Джону, а из этих денег он должен был выделить мою долю. Но никто никому ничего не заплатил. По-моему, вообще никто из съемочной группы не получил ни гроша.

Поэтому я решил пойти на банкет прокатчиков. Надеялся выяснить там у Фридмана, где застряли мои денежки.

Банкет назначили в пятницу в ресторане «Лимонная утка» — просторном мрачноватом заведении с большим баром и достаточным количеством посадочных мест. К нашему с Сарой приходу почти все они уже были заняты. Прокатчики понаехали со всего света. Выглядели они безмятежно и даже, пожалуй, брезгливо-устало. В основном ели, тщательно обдумывая заказ, говорили немного, пили мало. Мы нашли столик в сторонке, в углу.

Вошел Джон Пинчот и сразу устремился к нам. Подошел, улыбаясь: «Вот кого не ожидал здесь встретить. Нет ничего занудней банкетов прокатчиков. Кстати, у меня тут с собой…»

Он раскрыл сценарий в голубом переплете.

— Вот в этом месте надо сократить полторы минуты. Сделаешь?

— Конечно. А ты насчет выпивки не похлопочешь?

— О чем речь!

— Джон прав, — сказала Сара, — особого веселья тут не наблюдается.

— Может, с нашей помощью дело поправится, — сказал я.

— Хэнк, мне уже надоело отовсюду уходить последними.

— Что ж тут особенного…

Я принялся вычеркивать текст. Мои персонажи страшно болтливы. Все до одного.

Джон принес выпивку.

— Ну как, кромсаешь?

— Укорачиваю языки.

— Хорошо бы еще с выпивкой укоротить.

— С выпивкой не получится. Ее никогда не бывает слишком много. Вдруг раздались аплодисменты.

— Фридман, — сказала Сара.

Да, это был он — в засаленном костюме, без галстука, с оторванной пуговицей на мятой рубашке. Фридману было не до таких пустяков, как одежда. Но зато улыбка у него была очаровательная, а глаза прямо-таки буравили собеседников насквозь, почище любого рентгена. Явился из самого пекла, и жил в самом пекле, и готов был отправить туда каждого встречного-поперечного, только дай ему малюсенькую зацепку. Он переходил от стола к столу, отпуская короткие меткие замечания.

Пришла очередь нашего. Фридман отвесил Саре комплимент.

— Кстати, — я ткнул пальцем в сценарий, лежащий на столе, — сукин сын Пинчот заставляет меня вкалывать даже на банкете!

— И это хорошо! — ответил Фридман, повернулся и пошел дальше. Я сделал купюры и протянул сценарий Джону.

— Отлично, — сказал он. — Ничего существенного не выпало, а читаться будет просто здорово.

— Даже лучше.

Опять послышались хлопки. На этот раз по поводу явления Франсин Бауэре. Она еще не старушка, но старой закваски. Держится очень прямо и неторопливо поворачивает голову то вправо, то влево, то улыбнется, то посерьезнеет, то опять улыбнется. Вот она останавливается — секунд на десять, не дольше, раздумывая, куда ей присесть, и с достоинством идет вперед. Ее снова награждают аплодисментами. Вспыхивает магний. Она, расслабившись, останавливается на пару слов возле одного из столиков, потом продолжает свой путь.