Чарлз Буковски - Голливуд

И вот теперь я выбирал дом, который был мне на фиг не нужен, и писал сценарий, который совсем не собирала писать. Меня затягивало в эти жернова, и я чувствовал, что не в силах противиться ходу вещей.

Первая контора по продаже недвижимости, в которую мы обратились, находилась в Санта Монике. Называлась она «Дома XXI века».

Мы с Сарой вошли в офис. За столом сидел молодой парень при галстуке, в красивой полосатой сорочке и в подтяжках. Вид у него был официальный. Он деловито перебирал бумажки. Оторвавшись от своего занятия, бросил на нас взгляд.

— Чем могу служить?

— Мы хотим купить дом, — ответил я.

Молодой человек отвернулся от нас и уставился в стенку. Прошла минута. Две.

— Пошли отсюда, — сказал я Саре.

Мы сели в машину, я нажал на стартер.

— И как ты это объяснишь? — спросила Сара.

— Не захотел возиться. Сидел себе человек, читал, а тут мы, шваль какая-то. Чего время терять!

— Но ведь это не так.

— Так или не так, но нас ткнули мордой в дерьмо.

Правда, ощущение было поганое. Конечно, у меня на лбу написано, что я с «бодуна», небрит, одет черт-те во что. И годы бедности наложили на меня свой отпечаток. Но разве можно судить о человеке только по внешности? А слова? А поступки?

— Мать честная, — засмеялся я, — того и гляди, нам вообще никто дом не продаст!

— Этот парень — просто дурак, — сказала Сара.

— Но его контора располагает самой большой сетью недвижимости в штате.

— Он дурак, — повторила Сара.

Ощущение униженности не проходило. Может, я и в самом деле какой-то ублюдочный, и единственное, что умею — стучать на машинке? И то нерегулярно.

Дорога резко пошла в гору.

— Куда это нас занесло? — спросил я.

— Топанго-каньон называется.

— Выглядит подозрительно.

— Да нет, вполне нормально. Если не обращать внимания на грязь и хипарей.

Я заметил вывеску — «Обезьяний рай». Это был бар. Я припарковался к тротуару, мы высадились. Вход блокировала целая куча мотоциклов.

Мы вошли в зал, набитый молодняком в кожанках и грязных шарфах. Лица многих исполосованы шрамами. Много бородатых, по большей части недомерков. Глаза у всех какие-то выцветшие, круглые и пустые. Казалось, эти люди приклеились к стульям и неделями не сходили с мест.

Мы нашли пару свободных табуретов.

— Два пива, — распорядился я, — и бутылку какого-нибудь пойла.

Бармен засеменил выполнять заказ.

От пива нам с Сарой сразу полегчало.

Я заметил, что с другого конца стойки на нас уставилась чья-то рожа. Круглая и слегка дебильная. Ее обладателем был молодчик с грязно-рыжей шевелюрой и такой же бородой. С абсолютно белыми бровями. Нижняя губа отвисла, словно ее тянул вниз невидимый груз. Рот слюнявый.

— Чинаски, — выговорил он. — Сукин сын, Чинаски!

Я чуть кивнул.

— Один из моих читателей, — сказал я Саре.

— О! — отозвалась она.

— Чинаски! — услышал я голос справа.

— Чинаски! — эхом откликнулось еще откуда-то.

Передо мной на стойке появилось виски. Я поднял стакан: «Спасибо, ребята!» — и опрокинул.

— Не так резво, — сказала Сара. — Не забывай, где ты находишься. А то мы с тобой отсюда никогда не выкатимся.

Бармен принес еще виски. Он был коротенький, с багровыми шрамами по всему лицу. И выглядел покруче своих клиентов. Он встал возле нас и уперся в меня глазами.

— Чинаски, — сказал он. — Величайший в мире писатель!

— Если вы настаиваете, — ответил я, взял стакан и передал Саре, которая махнула его залпом. Сара кашлянула и поставила стакан на стойку.

— Это чтобы тебе меньше досталось.

Вокруг нас потихоньку скапливался народ.

— Чинаски, Чинаски… Мать твою… Я все твои книжки прочитал. Все до единой! Надо же — могу вот так запросто хлопнуть тебя по заднице! Чинаски, давай дернем на пару! Хочешь, я тебе твой стишок прочитаю?

Я расплатился, и мы дали ходу. Мне опять бросились в глаза кожаные куртки, бледность и атмосфера безрадостности.

Что-то жалкое было во всех этих беднягах, я почувствовал безотчетную тоску, и мне захотелось протянуть к ним руки, обнять и утешить, как какому-нибудь Достоевскому, но я, слава Богу, смекнул, что они только рассмеются мне в глаза.

Этот мимолетный приступ сострадания гроша ломаного не стоил.

Они проводили нас до машины. «Чинаски, Чинаски… А кто эта прекрасная леди? Ты ее не стоишь, парень! Чинаски, куда же ты, выпей с нами! Будь человеком! Будь таким, как твоя писанина, Чинаски, не будь мудаком!»

Они, конечно, имели на меня право. Мы сели в машину и медленно двинулись сквозь толпу, которая нехотя расступалась, посылая нам воздушные поцелуи. Кто-то хлопнул ладонью по стеклу…