Павел Верещагин - И танки наши быстры

— Ты что, один? — хмуро спросил он.

— Напарник болеет.

— А как же нести?

Санитар пожал плечами: не его дело.

— А этот? — участковый кивнул на мужчину за рулем.

— Это водитель.

— Скажи ему, чтоб тоже нес.

— С чего вдруг? Ему за это деньги не платят.

— А кто, по-твоему, понесет?

— Сам и неси.

Милиционер досадливо отвернулся.

— Мне при форме не положено, — строго сказал он.

— А мое какое дело? Вызывай еще машину.

— Так это еще два часа.

— А что я сделаю?

Участковый осмотрел людей вокруг. Его взгляд остановился на Бурцеве.

— Помогите медикам, — то ли попросил, то ли приказал он хмуро.

Бурцев, подумав, выступил вперед.

В квартире царил беспорядок. Кресло лежало на боку. По поверхности стеклянного столика звездой разбежалась трещина. Ковер сбился со своего места, один угол загнулся.

Настя сидела посредине дивана, как вошла в шубке, судорожно сжав руки, раскачиваясь и глядя прямо перед собой остановившимися глазами.

За диваном на корточках спиной к присутствующим сидел мужчина в коричневом костюме. Рядом с мужчиной стоял разложенный саквояж, на откинутой крышке которого были навешены медицинские инструменты и пробирки с реактивами. Руками в хирургических перчатках мужчина пинцетом поднимал к свету, а потом опускал в полиэтиленовые пакетики что-то невидимое. Из-за его спины высовывалась нога лежащей на полу женщины в спущенном до колена чулке. Восковая нога была неестественно напряжена и выпрямлена, а пальцы ног почему-то судорожно поджаты, как у балерины на пуантах. Под ногой по полу мелом был очерчен контур.

На табуретке возле окна сидел фатоватого вида мужчина с усиками и постриженными баками — тот самый, что утром остановил Бурцева во дворе. Мужчина сидел, перегнувшись и наклонившись к батарее, — он был пристегнут к трубе отопления наручниками. Пижонский пиджак в крупную белую полоску, напоминающий о временах нэпа, был перепачкан в мелу и треснул под мышкой. Пальто с воротником валялось в углу. Лицо мужчины было разбито, из уголка рта сочилась кровь.

Немолодой оперативник за обеденным столом, сверяясь с потрепанной записной книжечкой, набирал по телефону какие-то номера. Перед ним на столе лежал паспорт, сигареты, ключи — вещи, найденные при обыске. Прижав трубку плечом к уху, опер посмотрел поверх очков на вошедших, сначала на веселого санитара, который с любопытством вертел по сторонам головой, потом на Бурцева. На Бурцеве его взгляд задержался.

Еще один опер, гораздо моложе, высокий парень с волевым лицом, стоял, расставив ноги, напротив Насти и, видимо, ее расспрашивал.

Он повернулся к вновь пришедшим.

— Спецтранспорт? — спросил он.

— Он самый! — весело рапортовал санитар.

Опер посмотрел холодно и на жизнерадостный тон санитара никак не отреагировал.

— Руками ничего не трогать, — напомнил он.

— Да уж знаем… не первый день замужем, — отчего-то обрадовался санитар.

Опер высокомерно поднял и опустил бровь, показывая, что веселье санитара здесь неуместно.

— Семен Аркадьич, спецтранспорт, — заметил он мужчине на корточках.

Медэксперт кивнул и обернулся через плечо к вошедшим.

— Что-то вы нынче быстро, добры молодцы.

— А что тянуть? — отозвался санитар. — С утра выпил — весь день свободен!

Медэксперт хмыкнул, кивнул и вернулся к своим занятиям.

— Еще пять минут, — бросил он через плечо.

Бурцев переступил с ноги на ногу.

— Ох, Настя, Настя! — вдруг по-актерски громко, с трагической театральной интонацией произнес пристегнутый к трубе мужчина. — Что же ты наделала, Настя!

В комнате повисла неловкая тишина. Бурцев почувствовал, что у него по спине отчего-то побежали мурашки.

Медэксперт мотнул головой, а пожилой опер глубже склонился к записной книжке.

— Я любил тебя страстно, безумно! А ты! Ты! — Мужчина принялся раскачиваться из стороны в сторону.

Настя побелела, как мел, и стиснула пальцы.

— Это что же, псих? — весело спросил санитар. Ему никто не ответил.

— Ты что, опять за свое?! — с вызовом обернулся к психу молодой опер и сделал шаг в его сторону.

Пристегнутый испуганно втянул голову в плечи и умолк.

— Не трогайте его! — крикнула Настя. А потом другим, ровным голосом, каким говорят с неразумным ребенком, обратилась к пристегнутому: — Успокойся, Коля. Этим людям совсем не интересно то, что ты говоришь.

Она вполне владела собой, только все потирала ледяные пальцы, будто стараясь их согреть.