Павел Верещагин - И танки наши быстры

Бурцев почувствовал спазм в горле и поспешно отвернулся.

Опер с интересом наблюдал за его реакцией.

— Узнаете потерпевшую?

— Ну, вроде, — с усилием сказал Бурцев. Хотя в ужасном лице трудно было узнать обычно румяное и живое лицо соседки.

— Назовите имя и фамилию.

Бурцев сглотнул:

— Это Валентина. Валентина Филиппенко.

— Из какой квартиры?

— Точно не знаю. Кажется, на шестом этаже.

— Что же это вы ничего друг про друга не знаете? — насмешливо спросил опер. — Живете всю жизнь рядом, а ничего не знаете…

— Серега, — прикрыв трубку ладонью, вмешался следователь постарше. — Оставь человека в покое. Все и так ясно. Займись протоколами.

Молодой опер опять пропустил замечание мимо ушей, но от Бурцева отступился. Бурцев вернулся к дверям.

— Ну, вот и все, — сказал, разгибая спину, медэксперт. Он стянул с рук перчатки, оглядевшись вокруг, бросил их в угол и принялся укладывать свой саквояж.

— Ну что, Аркадий Семенович? Было изнасилование? — спросил у него молодой опер.

Эксперт пожал плечами.

— Не похоже. Впрочем, вскрытие покажет, — отделался он дежурной шуткой.

— Это был порыв, — быстро вставил свою актерскую реплику убийца, который последние минуты прислушивался к разговору в комнате и понял, что речь идет о его судьбе. — Я действовал по велению минуты! Ах, Настя, Настя, что же ты наделала!

Он, кажется, совсем не понимал, что сделал и что ему предстоит.

— Ах ты опять! — развернулся в его сторону молодой опер.

Он сделал шаг в сторону человека на табуретке и замахнулся.

Мужчина втянул голову в плечи.

— Оставьте меня в покое! — крикнул он.

Опер опять сделал вид, что собирается ударить, убийца испуганно дернулся и прикрыл свободной рукой голову.

Эксперт тем временем уложил свой саквояж и подошел к стоящим в дверях.

— Ну-ка, золотая рота, дайте огоньку, — смущенно попросил он. Ему была неприятна происходящая сцена.

Бурцев поднес зажигалку к его сигарете и закурил сам.

— Что, боишься? — презрительно спросил опер и опять замахнулся. — А когда душил ее, не боялся?

Молодой опер скосил взгляд на старшего коллегу. Тот нажимал кнопки телефона с каменным лицом. Ему не нравилось происходящее, но он не вмешивался — видимо, это на их службе принято не было.

«Этот далеко пойдет», — почему-то подумал Бурцев о молодом.

Они с экспертом курили, стараясь не обращать внимания на разворачивающуюся сцену.

— Опусти руку! Ну! Руку опусти. Не слышал?

Эксперт встретил взгляд Бурцева и отвел глаза.

— Как это он ее? — спросил Бурцев.

— Задушил ремнем от брюк, — неохотно ответил эксперт.

— А он что, правда, псих? — вполголоса спросил Бурцев. Тот неохотно пожал плечами. Бурцев понял: милиции полагается задавать вопросы, а не отвечать на них.

— Может быть. А может быть, состояние аффекта. Перевозбужден. И неадекватно реагирует. — Эксперт сделал шаг к столу и раздавил свой окурок в пепельнице. — А то и просто дуркует. Так тоже бывает.

— Но ведь если он псих, ему ничего не будет? Медик как-то странно посмотрел на Бурцева.

— Если экспертиза признает невменяемым. Но в спецпсихушке тоже не сладко, — заметил он.

За их спиной послышался удар и звук падающего тела.

— Зачем вы деретесь? Мне же больно! — вскричал пристегнутый.

— На место! — с презрением прокричал опер. — На табуретку! Быстро!

Псих, ограниченный пристегнутой рукой, закопошился на полу и принялся карабкаться на табуретку.

Медэксперт мельком взглянул в их сторону и покачал головой.

В это время старший опер повесил трубку и стал собирать бумажки на столе.

— Все, Серега! Кончай! — объявил он. Молодой опер стоял, собирая губами кровь с разбитого кулака. — Все ясно! Я дозвонился до участкового по месту жительства. Все подтверждается. По документам — она его жена. И была прописана в квартире. А на самом деле — вместе не жили.

— А как у него с вменяемостью? Известно? — спросил эксперт. — Как брак-то разрешили?

— Раньше состоял на психучете. Но агрессивности не проявлял. Жил с матерью. Соседи отмечали странности — и все. Потом мать похлопотала, с учета сняли… Она была какой-то деятель в комитете по здравоохранению…

Псих на табуретке, казалось, не слышал этого рассказа, всхлипывая и трогая пальцем быстро вздувающуюся гематому под глазом.

— Потом ему и вообще стало лучше. Пристроили его на работу на почту. Даже в самодеятельности стал вступать. А потом заметили, что кто-то письма вскрывает. Вышел конфликт с начальством. У него срыв. А потом еще… Коллеги вызвали скорую… Опять поставили на учет. С работы, ясно дело, уволили.