Павел Верещагин - И танки наши быстры

Парень рассмеялся и пожал плечами: сам не пойму!

— А триста нельзя? — спросил Бурцев.

Парень с сожалением развел руками.

Бурцев понял, что это, в самом деле, предельная сумма. Хорошо еще, что столько дают.

Он махнул рукой.

— Ладно, давай двести пятьдесят. Я получил массу удовольствия с твоим пингвином. А за удовольствие нужно платить, — пошутил Бурцев. А что еще оставалось делать? Только шутить.

Он ногой сердито подвинул свою хозяйственную сумку в сторону продавца.

— А вы, однако, долго не везли его обратно, — желая сказать Бурцеву что-нибудь приятное, заметил парень. — Обычно клиенты к обеду уже здесь.

Бурцев поклонился в ответ на комплимент.

— И часто вы его так продаете? — спросил он.

— Раз в неделю точно. А иногда и чаще. Если место менять.

Бурцев кивнул.

— А ты что, и в самом деле полярник?

— Ну что вы! Я студент. Учусь на юридическом.

Бурцев кивнул. Он что-то подобное и ожидал.

— И что же, все возвращают?

— Мы, честно говоря, недавно начали. И пока — все возвращали. Кто раньше, кто позже.

В другое время Бурцев подивился бы и этому, но теперь его это не удивило.

— А если кто-то не вернет?

— Придется другого пингвина заводить. Или еще какую тварь. Мы все равно не в прогаре. У меня дядька родной — проводник на железной дороге. У него живность разную то и дело в вагоне оставляют. Кто по забывчивости, а кто специально.

— Ясно! Ты, это… деньги не забудь отдать, — напомнил Бурцев.

— Ах да!

Парень полез в карман брюк, отсчитал положенные доллары и протянул их Бурцеву…

«Что в мире обходится дороже всего? — мысленно спросил себя Бурцев. И устало ответил: — Собственная глупость!..»

Обратно Бурцев возвращался уже в полной темноте.

Дорога освещалась плохо, к тому же с неба начала падать какая-то гадость — снег не снег, дождь не дождь — короче, осадки. В жидковатом свете уличных фонарей вообще ничего не стало видно. Бурцев понял, что фары совсем забрызгало грязью из-под чужих колес, но выходить из машины, чтобы протереть их тряпкой, не хотелось. Он ехал медленно, ощупью, следя за тем, чтобы под колеса не выскочил какой-нибудь сумасшедший пешеход.

«Вот так. Купил за пятьсот, продал за двести пятьдесят, — устало думал Бурцев. — Ай да молодец! Ловкий бизнес провернул! Можно подумать, что я деньги сам рисую. Сколько надо, столько и нарисовал!»

«И что, спрашивается, мешает нам жить по-человечески? Вот, вроде бы, и с работой наконец наладилось, и с деньгами… Семья, жилье, машина… Все хорошо… Живи и радуйся! Так нет! Мы не можем. Нас будто кто под руку толкает, и мы ищем приключений себе на голову. Сами же превращаем свою жизнь в дурацкий анекдот».

«А вообще-то, нужно Бога благодарить, что отделался таким образом. Запросто мог бы до конца дней нянчиться дома с этим уродцем, служа посмешищем друзьям, семье и всей округе».

Бурцев поморщился и пригнулся к стеклу.

«Благодарить Бога… Кто это сегодня так проникновенно говорил о Боге?… Девушка из восьмой квартиры. Которая считает себя виноватой, потому что попросила у Бога то, что нельзя просить… А некоторые дяди…» — Бурцев покачал головой.

Он вспомнил Настю, ее лицо, волосы, заплаканные глаза. Вспомнил их бестолковый разговор. «Человеку нужно было с кем-то поговорить, кому-то выговориться. Она была явно не в себе, нервничала, а я слушал вполуха, и говорил какие-то глупости. Потому что в то время мог думать только о своем пингвине. Как псих, ей-богу!»

И тут вдруг Бурцев вспомнил еще одну встречу, еще одного человека, с которым он разговаривал сегодня утром. Того странного мужчину, который просил за деньги помочь ему попасть в квартиру к своей знакомой и которого Бурцев посчитал за психа. Бурцев напрочь забыл об утреннем разговоре, а теперь разговор этот вдруг всплыл в памяти во всех подробностях.

К кому хотел попасть тот мужик? К своей знакомой, к одинокой женщине, которая живет в одном с Бурцевым подъезде. А таких женщин, собственно, две: Зина и эта девушка из восьмой. Если отбросить Зину, остается именно Настя.

В одну минуту Бурцев вспомнил телефонные звонки, на которые девушка не отвечала. Ее странные слова… Ее неестественное возбуждение…

Бурцев почувствовал, как под ложечкой у него засосало…

Въехав в свой двор, Бурцев заметил стоящий у подъезда желтый милицейский газик. Чуть в стороне от него, возле дверей серело несколько человеческих фигур. Бурцев наспех припарковался и вышел из машины. Проходя мимо газика, он увидел за рулем сержанта-водителя, который дремал, надвинув на глаза серую форменную ушанку. У дверей стояли соседские женщины. В центре — Зинка и маленькая старушка из двенадцатой квартиры.