Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

И Василь вдруг заорал:

– А я вот знаю, негодяйка ты чертова!

– Что с тобой, Василь, чего ты? – искренне удивился старый Прокоп.

– И правда, что мне, если она там плачет! А из-за кого она может плакать, если не из-за тебя, ведьма?.. Что ты ей там наболтала?

Зоня уперла руки в бока и воинственно задрала подбородок.

– А что хотела, то и наболтала. Ясно?

– Тихо! – выходя из себя, прикрикнул Прокоп.

– А чего он ко мне пристает?.. Я ей ничего такого не говорила, а даже если и так, то что?.. Она тут живет у нас из милости, так пусть не будет такой гордой.

– Не у тебя, чай, живет! – заорал, уже не владея собой, Василь.

– Тогда пусть и отправляется на все четыре стороны! – раздраженно завопила Зоня.

– Она?.. – рассмеялся Василь, стараясь чтобы смех прозвучал как можно более зловеще. – Она?.. Первой уберешься отсюда ты! Еще неведомо, не станет ли она тут большей хозяйкой, чем ты, паршивая прошмандовка!.. Не забывай, отец уже стар, а потом я тут буду хозяйничать. И я тебя первую погоню на все четыре стороны! А захочешь мой хлеб есть, так будешь ей башмаки чистить!

Наступила тишина. Правда, все и раньше догадывались, что Марыся нравится Василю. Но теперь это услышали непосредственно от него. А она ему, видно, не просто нравилась, если обычно спокойного парня так разобрало от ярости, что он пригрозил выгнать вдову собственного брата, к которой всегда неплохо относился.

Василь стоял бледный, с искаженным от гнева лицом и смотрел на всех, бешено вращая глазами.

– Тихо! – снова прикрикнул Прокоп, хотя в комнате и так стояла абсолютная тишина. – Тихо, говорю! Ты, Василь, выбей это из головы. Не будь дурнем. Не для тебя она, а ты – не для нее. Если подумаешь, то и сам поймешь и опомнишься. А ты, Зоня, иди к ней и позови ее. Пусть придет. И смотри у меня! – Он погрозил пальцем. – Смотри, чтоб она захотела прийти. И еще скажу тебе, Зоня, нехорошо так бедняжку сироту обижать! За это Бог наказывает.

– Так разве я ее обижала, Бог мне свидетель! – ударила себя в грудь Зоня.

– Тогда иди. И еще знай, что Антоний ее любит, как родную дочь. Как же это?.. С ним несчастье случилось, а я как раз пожалею куска хлеба и крышу для этой девушки?.. Побойся бога, Зоня. Иди уже… иди…

– Отчего ж и не пойти? Пойду.

Зоня побежала в пристройку. Ее обида уже прошла, а может, подействовала мысль о том, что девушка не будет ее соперницей, потому как, вестимо, имея выбор между старым Антонием и Василем, молодым и богатым, она скорее за него и пойдет. Наверняка и в самом деле эта мысль так растрогала Зоню, что она стала просить прощения у Марыси, обнимать и целовать ее.

– Ну что ты, не плачь, я для тебя на все готова, только б ты из-за меня слез не лила. Хочешь мой зеленый платок в цветах? Если хочешь, я тебе его отдам… Ну, не плачь, не плачь…

Она гладила девушку по спине, гладила мокрое от слез лицо и руки, пока Марыся наконец не успокоилась. Когда обе женщины вместе пришли в кухню, обо всем происшествии разговоров больше не было.

Но, несмотря на это, несмотря на теплое отношение и заботы, которыми вся семья мельника окружила Марысю, ее чувствительная совесть, раз пробудившись, уже не давала ей покоя. Ее неустанно терзали мысли о том, что она стала обузой для этих людей, что пользуется их добротой, не имея возможности чем-то отблагодарить за нее. Она много раз предлагала свою помощь по хозяйству, но женщин тут было достаточно, и ни одна не позволила ей помочь себе.

Поэтому Марыся продолжала мучительно думать о том, куда бы ей пристроиться, и все яснее понимала, насколько она беспомощна. А чтобы куда-то уехать без гроша в кармане, и речи быть не могло. Оставалась только слабая надежда, что госпожа Шкопкова возьмет ее обратно к себе.

Незадолго до Рождества Марыся наконец выбралась в городок. Она вышла из дома довольно поздно, чтобы не появляться в Радолишках днем. Не хотела попадаться людям на глаза.

Поэтому, когда она оказалась перед домиком госпожи Шкопковой, уже смеркалось.

А тут как раз появилась и сама хозяйка.

– О, Марыся! – с деланной сердечностью поприветствовала она девушку и впустила ее в дом. – Как ты себя чувствуешь, дорогое дитя?

Марыся поцеловала ей руку.

– Спасибо вам, теперь уже совсем хорошо, но ведь чуть не умерла.

– Да, да… Надо бы зажечь лампу…

– Сейчас зажгу. – Марыся бросилась было, чтобы услужить хозяйке, но Шкопкова сама взяла спички.

– Нет, оставь. У себя в доме уж позволь мне самой, – с явным нажимом произнесла Шкопкова. – А я знаю, что чуть не умерла. Что ж, это по твоей собственной вине. Я свой долг исполнила. И предупреждала тебя, что ничего хорошего из этого не выйдет. Не послушалась ты старой Шкопковой. Да… так вот… Ты, верно, за вещами пришла?