Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

Лешек вынул из кармана коробочку и достал из нее колечко с сапфирами.

– Вот мой сторожевой знак, – весело сказал он, надевая кольцо ей на палец. – Чтобы ты помнила, что целиком принадлежишь мне и являешься исключительно моей собственностью.

– Какое красивое!

– У этих камешков цвет твоих глаз, Марысенька.

Она долго разглядывала колечко, потом наконец с удивлением и благоговением в голосе спросила:

– Так, выходит, я… обручена?

– Да, любимая, ты стала моей невестой.

– Невеста… – грустно повторила она и добавила: – А я тебе никакого колечка подарить пока не могу… Нет у меня. Последнее кольцо, которое принадлежало моей мамочке, продано было… чтобы оплатить похороны. В нем тоже были сапфиры, и мама его очень любила, хотя оно было совсем дешевенькое, намного скромнее этого.

На ее глазах показались слезы.

– Не думай о грустном, – сказал Лешек. – А мне и без колечка не удастся забыть, что я уже твой невольник. Самый счастливый в мире невольник, которому совсем не хочется освобождения.

– Боже! Боже! – прошептала она. – У меня голова кружится. Все наступило так внезапно…

Он рассмеялся.

– Ой, не так уж и внезапно. Мы ведь знакомы уже два года.

– Да, конечно, но разве я могла допустить, что все вот так закончится?

– Закончилось лучшим образом, какой только можно себе представить.

– Я просто не могу поверить, что это не сон, что это происходит со мной на самом деле. И… честное слово… я боюсь…

– Чего ты боишься, Марысенька?

– Что… ну, не знаю, что все развеется, исчезнет, что нас что-то разлучит.

Он взял ее за руку.

– Дорогая моя, драгоценное мое сокровище, нам теперь следует соблюдать максимальную осторожность, чтобы никакие интриги и тому подобные неприятности нас не задели. Поэтому надо все держать в строжайшей тайне. Никто, абсолютно никто не должен знать о нашей помолвке. Я уже составил подробный план. Когда я его осуществлю, мы раз-два – и обвенчаемся. Тогда дело будет сделано и они могут хоть на голове стоять – все равно ничего не добьются. Только помни: молчание!

Марыся засмеялась.

– Я бы и так никому не рассказала. Да меня бы просто высмеяли, никто бы не поверил. Да и то сказать, неужели вы думаете, пан Лешек, что мне есть кому поверять секреты?.. Разве что дядюшке Антонию…

– Тому знахарю с мельницы?.. Нет, ему тоже ничего не говори. Ладно?

– Богом клянусь.

И Марыся сдержала свое обещание. Сдержала, хотя если б она открыла правду еще в тот же самый день, это избавило бы ее от многих горестей.

Неприятности начались с приходом в магазин госпожи Шкопковой. По натуре женщина добродушная, она, видно, поддалась тому настроению, которое овладело всеми в Радолишках. Застав в лавке Лешека, она демонстративно уселась за прилавком, давая понять, что скоро отсюда не уйдет. Едва молодой человек уехал, как она гневно начала:

– Да ты просто никак не образумишься! У тебя совсем в голове все помешалось, девочка! Вот какой благодарности я от тебя дождалась за все мои заботы да хлеб.

– Господи Боже! – Марыся умоляюще посмотрела на нее. – Да что ж я плохого вам сделала?

– Что сделала? – взорвалась госпожа Шкопкова. – А то и сделала, что скоро в меня весь город начнет пальцами тыкать за то, что я тебе позволяю тут такое вытворять! Что плохого?.. А то, что это происходит в моей лавке!..

– Но что происходит?

– Публичный разврат! Да, именно разврат! Какой позор! Разве я так тебя воспитывала? Я для того о тебе забочусь, чтоб на меня всех собак вешали?! Что тут надо этому барчуку, этому донжуанишке, этому хлыщу?..

Марыся молчала. Госпожа Шкопкова сделала паузу и сама ответила на свой вопрос:

– А я тебе скажу, что ему надо! Я тебе скажу! Он на твою невинность нацелился! Вот что! Хочет сделать тебя своей любовницей! А ты, дурочка, еще глазками стреляешь и приманиваешь этого типчика на собственную погибель и собственный позор! А знаешь, что тебя ждет, если ты уступишь соблазну?.. Жалкая жизнь и тяжелая смерть, а после смерти – вечное проклятие!.. Если своего разума нет, так слушай меня, старуху! Ты что, думаешь, я просто так языком болтаю? Для своего удовольствия?.. Псам бы такое удовольствие. У меня сердце болит, будто кто его ножом пробил. Примчалась ко мне старая грымза Кропидловская и вопит, будто у меня глаз нет, потому как не вижу, что этот… как его там… мотоцикель опять у лавки стоит… И что я будто бы отдаю свою воспитанницу на разврат и Божье проклятие. Я ей говорю: «Дорогая моя пани Кропидловская, прошу прощения, не ваше это дело, что и как я делаю! А если вы хотите знать правду, то у меня тесто, видите ли, подошло, уже через край миски выползает, а я должна в лавку нестись?..» А она мне в ответ: «Уважаемая пани Шкопкова, можете, конечно, за тестом приглядывать, чтоб не выползло, а у вашей воспитанницы тем временем в известном месте кое-что выползет!..» Как я это услышала, так и подумала, что меня удар хватит! И все из-за тебя! За мои заботы, за мое сердце доброе так-то ты меня благодаришь… Теперь каждая мерзавка меня тобой попрекает… На старости лет…