Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

Он ждал, какой эффект произведут его слова, но знахарь притворился, что не расслышал его соблазнительного обещания. Он снял с полки стаканы, оглядел их на свет и собрался наливать чай.

Когда они уже сидели за столом, Марыся сказала:

– Мы сегодня заказали объявление о бракосочетании. Через четыре недели наше венчание.

– Ну уж на свадьбу-то вы должны к нам приехать, господин Антоний! – воскликнул Лешек.

– Обойдется там и без меня. Не подхожу я этому обществу, чего мне там делать? А я и отсюда вам так же тепло пожелаю счастья, как и рядом стоя.

– Вы не хотите стать свидетелем нашей радости, участвовать в нашем празднике?

– Дядюшка Антоний!

– Почему же нет, – ответил знахарь, – я ведь в костел приду. А стать свидетелем… так ведь я с самого начала был свидетелем всех ваших тревог и радостей. Слава богу, что все заканчивается так, как вам хотелось.

– О нет, господин Антоний, – поспешил уточнить Лешек, – все только начинается. Это только самое начало нашего великого счастья, которое мы добыли после стольких препятствий, ценой стольких слез, печалей и отчаяния… Даже странно подумать, сколько же нам пришлось всякого зла перетерпеть…

– Тем лучше для вас, – очень серьезно сказал знахарь.

– Почему же тем лучше?

– Потому что счастье лишь до тех пор длится, пока человек в состоянии оценить его по достоинству. А для человека ценность имеет только то, что добыто с трудом.

Все трое задумались. Молодые – над открывающимся перед ними счастливым будущим, Антоний Косиба – над своим одиночеством, в котором теперь уже он обречен был жить до самой смерти. А ведь он столько всего пережил, столько натерпелся, но ничегошеньки для себя не добыл. Он бы погрешил против собственного сердца, если б пожалел, что отдал им ту частичку счастья, которую так хотел получить для себя, добавил ее к их великому сокровищу, точно жалкое пожертвование… Нет. Нет, он ни о чем не жалел, но у него было так тяжело на душе, как бывает у каждого, кто уже ничего не ждет от жизни, ни на что не надеется, ничего не желает…

В дверь постучали. Это вошел кучер с коробкой.

– Хозяин, я боюсь, что цветы замерзнут. Слишком долго они на морозе.

– Вот и хорошо. Пусть тут постоят, – сказал Лешек. – Хотя нам все равно скоро уже надо ехать.

– А куда это вы с цветами? – полюбопытствовал знахарь.

– Мы едем на кладбище, на могилу Марысиной мамы. Хотим поделиться с ней своей радостью и попросить благословения, – серьезно ответил Лешек.

– Твоей матери, голубушка?

– Да.

– Это хорошо… Очень хорошо… Ты когда-то говорила мне, что она тут, на радолишском кладбище похоронена. Да, вот как… А когда ты, голубка моя, лежала в этой вот комнате, находясь между жизнью и смертью, я тоже хотел пойти на ее могилу, помолиться о твоем выздоровлении… Заступничество матери не только у людей, но и у Бога должно значить больше всего… Тяжелые то были часы… Только не знал я, где ее могилка…

Он помрачнел, потом вытер лоб и встал. Из угла алькова принес огромный букет бессмертников.

– Возьмите еще и это. Отвезите туда. Эти цветы не замерзнут, не увянут. Это цветы умерших. Положите их на могилу от меня.

Марыся со слезами на глазах обняла знахаря за шею.

– Дядя, дорогой мой, любимый мой дядюшка…

– А может, и вы бы с нами поехали, господин Антоний? Сами бы и положили эти цветы? – предложил Лешек.

Знахарь посмотрел в глаза Марыси, подумал и кивнул.

– Хорошо, я поеду с вами. Отсюда до кладбища недалеко, тогда я уже буду знать, где эта могилка, и иногда смогу туда пойти, чтоб сорняки прополоть, цветочки положить.

Антоний Косиба понимал, как была расстроена Марыся, когда он решительно отказался воспользоваться их гостеприимством в Людвикове, и теперь старался доказать ей: все, что ее близко касается, всегда будет близким и дорогим и для него тоже.

Через четверть часа они втроем сидели в санях. Кони двинулись мелкой рысью и уже скоро оказались на том повороте, откуда как на ладони было видно и часовенку, и весь холм, на котором располагалось так называемое Новое кладбище. От нового в нем, собственно, осталось только название, о чем ясно говорили поломанные ограды, покосившиеся кресты и красный кирпич, проглядывающий во многих местах из-за осыпавшейся штукатурки на стенах часовенки Святого Станислава Костки.

Старое кладбище, находившееся за костелом, чуть ли ни в самом центре городка, уже лет тридцать с гаком было настолько переполнено, что на нем не осталось и метра земли, свободной от могил. А тут, на когда-то голом, а теперь поросшем деревьями холме, хоронили умерших из Радолишек и со всей округи. Между аллеями встречались еще довольно большие свободные участки, на которых не было ни деревьев, ни могил. Должно быть, и деревья не очень-то хорошо росли на песке.