Элис Сиболд - Почти луна

Я знала, что он хочет мне рассказать, и постаралась побыстрее скрыть выражение лица, способное меня выдать.

— Надеюсь, мистер Форрест в порядке?

— Почему вы спросили о нем?

— Потому что я к нему очень привязана. Я знаю его с тех пор, как была ребенком.

— А миссис Левертон?

Я быстро вдохнула и прикрыла рот ладонью. Это движение — слишком расчетливое — немедленно заставило меня смутиться.

— Утром ее нашла в спальне уборщица.

Хотя я видела живую миссис Левертон, уезжающую на «скорой помощи», меня странно порадовало, что по крайней мере мать умерла не в одиночестве.

— Как именно они умерли? — спросила я.

Под свитером растекался тонкий слой пота. Ладони стали липкими. Почему я не спросила сразу?

— Весьма по-разному. Миссис Левертон была без сознания, но еще дышала, когда служанка нашла ее. Она умерла в «скорой помощи» по дороге в больницу.

— А моя мать?

— Во сколько вы покинули дом матери прошлым вечером?

Я села прямее, высматривая признаки того, что он готов меня обвинить. А он смотрел на меня мягко и разглаживал складку на правой штанине той же рукой, которой держал ручку.

Сара научила меня одному выражению — «слабый красавчик». Этот термин из шоу-бизнеса означал тех представителей сильного пола, которые были тенями действительно красивых мужчин. Они обладали всеми нужными пропорциями и качествами — цветом волос, ростом и так далее, — и все же в них было что-то вялое, чего-то не хватало, чтобы выбиться в лидеры. Слабый подбородок, чуть слишком широко расставленные глаза, оттопыренные уши. Я решила, что Роберт Брумас — слабый красавчик.

— Я хочу знать, как она умерла, — настаивала я.

— Сейчас отвечу. Когда вы покинули дом матери?

— Вскоре после шести.

И чуть не вздрогнула. Миссис Касл сказала, что видела меня в семь.

Детектив Брумас пролистнул назад несколько страниц в блокноте. Поудобнее уселся на стуле, прочистил горло.

— Вы поехали прямо домой?

— Нет.

— Куда вы поехали?

— Возможно, миссис Касл рассказала вам, насколько моей матери было плохо, — поинтересовалась я. — Что та не узнала ее вчера.

— Рассказала.

— Я знала, что должна позвонить в хоспис. Что, как только ее заберут, она никогда больше не увидит свой дом.

Слезы текли по моим щекам, и я вытирала их рукавом свитера.

«Ей никогда не приходилось покидать дом, — хотелось мне сказать. — Вы понимаете, как важно это было для нее?»

— Я колесила по округе. Отправилась на место, куда езжу, чтобы подумать.

— Куда именно?

— Рядом с полем у Йеллоу-Спрингс-роуд. Оттуда видно лимерикскую атомную станцию.

— И сколько времени вы там оставались?

Мысленно я подсчитала, сколько времени была с Хеймишем, и добавила еще примерно час, проведенный у матери.

— Около трех часов.

— Вы сидели и думали три часа?

— Стыдно признаться, но я уснула. Моя мать может быть весьма утомительна.

— И после этого вы поехали домой?

— Да.

— Вы кому-нибудь звонили, с кем-нибудь разговаривали?

— Нет. Вы мне скажете, как умерла моя мать?

Ложь громоздилась на ложь, и я знала это.

— Ее тело нашли в подвале.

— В подвале? Она упала?

Даже мне самой мои слова казались фальшивыми.

— Мы пока не уверены. Вскрытие назначено на вторую половину дня. Во что ваша мать была одета вчера?

Я упомянула юбку, которую срезала, блузку, которую искромсала, и серовато-бежевый лифчик. Они, должно быть, уже подобрали их с пола кухни.

— Она привыкла одеваться сама?

— Да.

— Ваша мать часто выходила из дома?

— Она страдала агорафобией. Ей было очень тяжело покидать дом.

— Я имею в виду, ходила по двору или, скажем, спускала мусор по кухонной лестнице, вроде того.

— Она была очень упрямой. Она не позволила бы нам с миссис Касл делать все за нее.

Я думала, мы только начали, но, заложив текущую страницу тонкой красной ленточкой, детектив Брумас закрыл блокнот. Он заметно расслабился, самой позой как бы выпустив флаг «я не на дежурстве».

— Можно задать вам личный вопрос? — спросил он.

— Можно мне увидеть ее?

Он встал. Я осталась на стуле модели.

— Завтра, после вскрытия, — пообещал он. — На что это похоже?

Он обвел жестом комнату.

— Что на что похоже? — уточнила я.

— Заниматься тем, чем вы зарабатываете на жизнь? — он легко улыбнулся.

Ненавижу. Ненавижу, потому что не могу послать его к черту, поскольку знаю, каков его интерес. Искренен и похотлив.

— Работа как работа, только очень разоблачающая, — ответила я.