Юрий Рытхэу - Cкитания Анны Одинцовой

— О чем она? — спросил Танат.

— О том, как во время Великой Отечественной войны на Дальнем Востоке героически строили нефтепровод.

Етылен тем временем приготовил чай, смел со стола ученические тетради, расстелил газету «Советская Чукотка», поставил сахар, масло, толстыми кусками нарезал хлеб. При виде этого щедрого угощения у Таната свело скулы судорогой, и рот наполнился слюной: давно он не пробовал таких лакомств!

— Вообще я не очень хотел быть учителем, — признался Етылен. — Собирался вернуться в тундру, в стойбище. Но наших оленей слили с двумя другими стойбищами, организовали колхоз, а мне вот предложили школу. Пришлось соглашаться. Хорошо хоть ребятишки способные, все схватывают на лету. Иначе как учитель я бы сразу пропал…

Танат смаковал каждый кусок намазанного желтым сливочным маслом хлеба, каждый глоток крепко заваренного сладкого чая и прикидывал в уме, сколько можно выменять на привезенную пушнину, пыжики и оленьи шкуры муки, сахару, чаю и табаку. Надо бы еще отцу бутылку злой веселящей воды захватить…

— А вы из какого колхоза? — вдруг спросил Етылен.

Танат поперхнулся чаем и не сразу ответил:

— Из «Красной зари»…

Так назывался уэленский колхоз.

— И чего вы так далеко откочевали от своей земли?

— Гололед случился на полуострове, пришлось искать свободные пастбища.

— Да, далековато вас загнало, — сочувственно произнес Етылен. — Тут где-то бродит Аренто со своими оленями. Махровый кулак, враг Советской власти. Убежал от коллективизации, думает, что его не поймают. Дурак, не понимает: как можно убежать от Советской власти? Ничего, придет зима, установятся нартовые дороги, и достанут его власти.

Етылен произносил эти слова с нескрываемой злобой, словно Аренто был личным врагом учителя и нанес ему кровное оскорбление или смертельно обидел. На Таната повеяло стужей опасности, и он заторопился:

— Спасибо за угощение. Скажи, а у вас в магазине можно купить тетради и карандаши?

— Ты что, тоже учительствуешь? — с усмешкой спросил Етылен.

— Да нет, — замялся Танат, — жене моей нужно… Она просила.

— Она учитель?

— Да нет, пишет для себя… Она у меня тангитанка, из Ленинграда…

Танат вдруг понял, что говорит совсем не то, но, не зная, как уклониться от опасных вопросов Етылена, чувствовал, как тонет в предательской откровенности.

— Тетрадей и карандашей у меня навалом, бери, сколько хочешь, — щедро предложил Етылен. — Бери! Не жалко!

И он вручил смущенному и растерянному гостю пачку ученических тетрадей и десяток карандашей.

Сельский заготовительный пункт соседствовал с лавкой, поразившей Таната невиданным обилием товаров. А может, просто он отвык от вида тангитанских вещей. На широких полках стройными рядами стояли железные банки разнообразных консервов. Большинство с бумажными этикетками — яблочные и персиковые компоты, мясная тушенка, стушенное молоко, варенье, овощные консервы, ровными пирамидами были выложены разные сорта чая — от бумажных пачек байхового до ровных плиток прессованного. Сахар сверкал в тазике, в стеклянных банках насыпаны образцы разнообразных круп. Продавец, он же и заготовитель, тот самый русский, приходивший вместе с Етыленом, подсчитал стоимость сданной пушнины, пыжиков, камусов и сказал:

— Да ты на вырученные деньги весь магазин можешь унести!

Но Танат, взяв себя в руки, отобрал только самое необходимое и в таких количествах, чтобы можно было увезти на двух нартах. Обшарив еще раз взглядом показавшиеся ему несметными сокровища, выставленные на продажу, Танат осторожно спросил:

— А где водка?

— Вообще-то водка у нас продастся только по выходным дням и праздникам, — сказал Етылен, — но раз ты дальний гость, то для тебя сделаем исключение.

Танат осторожно положил в мешок три бутылки, а в небольшой пекарне взял несколько буханок свежего хлеба, жалея, что не может увезти больше. После всех покупок осталось еще довольно много денег. Во всяком случае, вполне достаточно, чтобы еще три раза нагрузить нарту.

Старший брат протрезвел, но вчерашний хмель оставил на его лице и в душе не выветрившуюся горечь и мрак. Он исподлобья глянул на три огромных мешка, которые едва дотащили Танат, Етылен и заготовитель-продавец.

Обратный путь проходил в молчании, но это только радовало Таната, переполненного впечатлениями о посещении этого крохотного селения приречных соплеменников. Даже Етылен, который всего-то проучился один год в педагогическом училище, и, судя по всему, человек не очень отягощенный умом, стал учителем. Для Таната учитель был выше всех людей, и он понимал, что даже большие начальники, наезжавшие в Уэлен из районного центра, несмотря на важность и значительность внешнего вида, по своим знаниям далеко отставали от Льва Васильевича Беликова, первого его учителя, который, казалось, знал все. Он даже умел класть печи и ловко делал из стеклянных консервных банок стекла для керосиновых ламп. Стать учителем для Таната означало постичь такие науки, которые требовали для изучения долгих лет. И вот Етылен — учитель. Значит, и Танат мог стать учителем после окончания Анадырского педагогического училища. Неужто так и пройдут мимо его жизни несметные сокровища знаний, добытые человеком на протяжении тысячелетней истории? Сведения о многочисленных народах, о неведомых животных, огромных городах… Он никогда не прикоснется к коре живого дерева, не пройдет по хлебному полю, не вдохнет аромата обрызганной утренней росой розы. Уж не говоря о жарких странах, где можно круглый год ходить нагишом и купаться в теплой воде океана! А над тобой неведомые огромные сладкие тропические плоды! Не проплывет на железном пароходе, не проедет на мчащемся сквозь леса и поля поезде, не взлетит на самолете над родной тундрой… Зачем надо бежать от Советской власти, которая обещает все это? Почему нельзя вступить в колхоз и одновременно оставаться оленным человеком? Вот уэленцы поголовно считаются членами колхоза «Красная заря», но не перестали быть морскими охотниками. Во главе байдары остались прежние, самые значительные и умелые звероловы, гарпунеры. После того, как в общий колхозный увэран [44] Увэран — выдолбленная в вечной мерзлоте яма для хранения мяса морских зверей. отделят десятую обязательную часть добычи, остальное делят согласно установленным древним порядкам, и байдарный хозяин получает большую долю. Правда, во главе колхоза поставили малограмотного и нетрезвого Гиу, который хоть и считался главой колхоза «Красная заря», но не имел никакого авторитета в глазах коренных жителей Уэлена, зато умел выступать с речами и важно восседать в президиумах собраний… Может, главное в отцовом неприятии колхоза — не боязнь потерять оленей, лишиться права собственности на них, а нежелание поступиться верой своих предков, отказаться от своего шаманства?