Юрий Рытхэу - Cкитания Анны Одинцовой

Решили пока остановиться поодаль, в небольшой лощине, а Рольтыт вызвался сходить на разведку в селение.

День прошел в ожидании брата, уже тьма накрыла крохотную палатку, а Рольтыта все не было. Танат часто выходил из палатки на волю, чутко прислушивался к каждому шороху, всматривался в редкие мерцающие огоньки незнакомого селения, и в душе его росла тревога. Каждый олений всхрап заставлял вздрагивать, а сердце подпрыгивало под самое горло.

Ночь прошла без сна.

С рассветом Танат снова вышел на пригорок и до боли в глазах, до слез принялся всматриваться в селение. Но там не наблюдалось никакого движения, словно все там вымерли.

Брат явился лишь после полудня, явно навеселе, в сопровождении двух человек. Один из них был русский.

— Это мой младший брат! — Рольтыт ткнул пальцем в Таната. — Грамотный, учился в школе целых семь лет! Женат. Даже две жены у него, одна настоящая ученая тангитанка из Ленинграда.

— Какомэй! — гости с любопытством поглядели на Таната.

Ему было неловко за развязное поведение брата, но он не мог его прилюдно увещевать. Он пытался углядеть в поведении гостей отражение перемен в жизни людей большого мира. Но они больше интересовались пушниной, пыжиками и оленьими шкурами. Договорились, что Танат пойдет с ними, а Рольтыт останется караулить оленей. Он легко на это согласился, так как у него каким-то образом за пазухой оказалась бутылка спирта. «Аванс», — с удовольствием произнес Рольтыт и повалился на расстеленную оленью постель в палатке.

Танату не очень хотелось идти в селение с незнакомыми людьми, но, с другой стороны, надо было бы поскорее справиться с этим делом и обратно откочевать в стойбище. Несмотря на внешнее дружелюбие, в гостях чуялась какая-то напряженность.

Один из них, назвавшийся Етыленом, был чуточку старше Таната. Пока шли в селение, он немногословно рассказал о себе: закончил семилетнюю школу в селе Марково, населенном потомками казаков-землепроходцев, называвших себя чуванцами, один год проучился в Анадырском педагогическом училище, заболел и вернулся в родное село. Рассказ Етылена разбудил у Таната воспоминание о несостоявшейся поездке в Анадырское педагогическое училище, несбывшейся надежде на другую жизни, к которой он готовил себя, и он робко попросил рассказать о городе Анадыре, педагогическом училище.

— Анадырь, конечно, никакой не город, — сообщил Етылен. — Те, кто побывал в настоящих, больших городах, в Петропавловске, Хабаровске, в Ленинграде и в Москве, только усмехаются, когда слышат, что кто-нибудь называет Анадырь городом. Большинство домишек маленькие, обложенные для тепла дерном. Настоящий большой дом — там, где сидит начальство, окружком партии и окрисполком. Он выстроен еще до революции для царской администрации. Из больших домов еще — педагогическое училище, школа колхозных кадров да средняя школа… Вот и весь Анадырь!

— Но, наверное, в этих домах много комнат?

— В педучилище, наверное, с десяток, а в большом начальственном доме не бывал, там, наверное, побольше их будет…

Танату трудно было вообразить такое число комнат, всю величину этих больших деревянных домов. Когда он услышал от учителя Беликова, что в бывшем царском жилище, Зимнем дворце в Ленинграде тысячи комнат, воображение отказалось представить дворец. Но каждый раз мысль о том, что он упустил возможность когда-нибудь войти в огромное здание Анадырского педагогического училища, а может, даже и в Зимний дворец, в котором, по рассказам учителя, располагался доступный всем музей, легкой горечью ложилась на сердце.

Село располагалось на берегу довольно полноводной реки, впадающей в другую, еще большую — великую реку чукотской земли Анадырь. Яранги мешались с низенькими деревянными избами, вросшими по самую землю, Чувствовалось, что это уже другая земля: вдоль реки росли высокие кусты, показавшиеся Танату настоящими деревьями, которые он видел только на картинках. Их зеленая поросль ласкала взор, хотелось войти в зеленую тень оторвавшихся от земли листьев, в тишину, пронизанную рассеянным солнечным светом.

Етылен повел гостя в довольно большой дом.

— Это школа, — сообщил он. — Я в ней учительствую.

В школе Етылен и жил, занимая один класс, в котором стоял сколоченный из досок топчан, покрытый оленьими шкурами, и покосившаяся полка с книгами. На столе лежала раскрытая книга. Василий Ажаев, «Далеко от Москвы», прочитал Танат, перевернув ее.

— Хорошая книга, — похвалил Етылен. — Сталинскую премию получила.