Голованов - айный язык птиц

На пристани он видит нефть, которая плещется у самого борта поданного к его приезду катера. В освещенном огнями пирса пространстве видно, что нефть уже под пирсом, на песке берега, в тростниках, везде, кругом… Молча, как будто потеряв дар речи, он садится в катер, который по черной жиже мчит его к буровой. Сжав зубы, поднимается по лестнице, так же молча, в сопровождении Широкова, проходит по палубе в цех. Оглядывает освещенное, но совершенно затихшее, омертвелое пространство.

В коне концов располагается в дежурке и тут, наконец, начинает орать генеральским голосом:

– Откуда тут подушка?! Кто спал?! – Орлиным глазом ожигает Широкова: – Ты, сволочь! – Задыхаясь. – Ну, ответишь за это… Теперь: срочно сообщить губернатору области! Краевому представителю Компании: буровая переведена в аварийный режим. Вызвать из Астрахани суда для сбора нефти. Площадь разлива не установлена. Еще что мы можем сделать? Так: осветить площадь разлива, как далеко это зашло. Что стали? Бегом к прожекторам! И того, кто мне звонил, Агафонова, – этого умника с прибором – ко мне, срочно!

Луч прожектора с буровой бьет прямо в глаз командиру пограничного катера, несущего дежурство по охране рыбных запасов в устье Волги. Лейтенант заслоняет глаза ладонью и изумленно произносит:

– Чего это они?

Впрочем, в следующий миг луч прожектора рыскает, зарывается в камыши, ищет, а потом снова находит воду. На палубе двое: лейтенант и дежурный. Лейтенант открывает пачку сигарет, спокойно и с удовольствием закуривает, глядя на происходящее на вышке как на своеобразное световое шоу.

Дежурный:

– Спятили они, что ли? Пуляют во все стороны…

И правда видно – три прожектора мечутся по сторонам, как сумасшедшие.

– По морю шарят, – говорит лейтенант. – Может, у них за борт кто упал?

– Да не похоже, что ищут, просто ширкают туда-сюда. Пьяные, может?

– Ну нет. С этим у них там порядок. Но что это значит – ума не приложу. Буйное помешательство! – посмеивается лейтенант.

– Авария, может? Дело-то, конечно, не наше, но, может, подойти?

– А вот это ты прав, что не наше. Будет наше – прикажут. Понял?

– Вон, лодочку фарой зацепили.

– Где? Где? Да не видать уже ничего… Лови ее… Держи…

Дежурный включает установленный на катере прожектор, быстро нашаривает лодку, в которой двое – Федька и Сашка – завершают браконьерский лов рыбы.

– А вот это уже наше, это наше кровное… – спокойно говорит лейтенант.

Федька в лодке зло:

– Вот и попались мы, Саша, с тобой! Девять штук! Много там еще? Тащи! От удачи своей погибаем. Ишь шпарит, сука! Да еще рыба вся как масляная…

Оба они мокрые, грязные, черные, измученные…

– Щас вытянем – и ходу…

На пограничном катере (дежурный у прожектора):

– Сеть как раз выбирают… Лодка-то чья? Наша или калмыцкая?

Лейтенант:

– Да наша, легко нагружена.

– А моторчик «Ямаха». С таким и не погоняешься. Во, готово, выбрали! Движок заводят!

В лодке Федька одним рывком запускает мотор.

Лейтенант дежурному на катере:

– Гоняться еще с ними! Значит, давай-ка я их подержу, а ты – срежь им нос! Только по людям не бей, по корме не бей, режь ей нос – и дело с концом…

Дежурный делает шаг к станковому пулемету, установленному на турели, смотрит в прицел, видит, как лодка трогается, делает разворот, ложится на обратный курс – и рубит из своего пулемета. В прицел видно, как трассирующие пули подходят к лодке, а потом бьют ей в нос, в нос, и лодка на полном ходу уходит под воду…

Федька с Сашкой оказываются в черной, подернутой нефтью воде.

– Саш, – отплевывается Федька, – тут до мелких мест недалеко. Ты фуфайку, главное, с себя сними, сапоги, штаны, если сможешь, – и плыви на камыш. Где камыш – там мелко. Обо мне не думай, сам выплывай, у Вальки встретимся, бог даст…

И вот в черной ночи они начинают раздеваться и плыть…

Сначала впечатление, что они борются с кем-то под водою… Это они стягивают, сдирают одежду с себя… Потом плывут. Федька как будто в сторону буровой, Сашка, напротив, – от нее, на тростниковую крепь… Долго плывут. Рассвет, все море в черной нефти. Рядом с Сашкой бьются в нефти водоплавающие – тут и не отличишь уже, кто утка, кто огарь… Вот лебедя видно, он весь перемазан, взлететь пытается, да слиплись прекрасные перья…

С утра на глинистой отмели, где стоит палатка «охотников за голосами», первым просыпается Николай Иванович. Он откидывает полог палатки, быстро и даже обеспокоенно вдевает ноги в сапоги, подхватывает бинокль и, остановившись у кромки воды, вглядывается в даль. Но, похоже, ничего такого не видит за стенами камыша. Но слышит. И совершенно явственно он слышит птичьи голоса, похожие то на крик, то на стон, которые разбудили его, и уже тогда, в миг пробуждения или в последний миг сна по этим голосам он знал, что стряслась беда…