Эдуард Володарский - Птицы белые и черные

…Спал Антипов тяжело, громко, с хрипом дышал, пальцы судорожно вцепились в подушку. Казалось, он сейчас задохнется, но проснулся.

Он сел на кровати, закурил. Вдруг встал, вышел в коридор барака, где громоздились у дверей сундуки, корзины и тюки с разным барахлом, висели на крючьях тазы, детские ванны, рабочая грязная одежда.

На полке рядом с дверью стояли старые испорченные настенные часы. Они угрожающе раскачивались всякий раз, когда открывалась дверь. Антипов придержал их рукой.

На лавках стояли ведра с водой. Антипов зачерпнул большим ковшом и долго пил ледяную воду, пристукивая зубами о край ковша. Потом облил себе голову и встряхнулся, разбрызгивая капли в стороны.

Вернулся в свою комнату. Постоял неподвижно, с тоскливой растерянностью оглядываясь вокруг, и вдруг с силой ткнулся лбом в дощатую стену-перегородку, громко заскрипел зубами, и застонал глухо, и замер надолго, прислушиваясь, как кровь стучит в висках.

…А за дощатой перегородкой, на широкой лежанке, спала Маша, прижав к себе маленького сына…

…Солнце еще только встало, воспаленный оранжевый край его показался над землей, а Витька уже отпирал свою голубятню. Снимая большой амбарный замок, откидывал толстую железную скобу, открывал узкую дверцу и вползал вовнутрь. Там, в тепле и мраке, сидели его ненаглядные голуби.

Витька зажигал коптилку, сделанную из сплющенной зенитной гильзы, начинал выгребать из карманов куски хлеба и корки, щепотки риса и пшена и другую всячину, которую могли есть голуби. Птицы, завидев его, начинали громко и радостно ворковать, охотно вспархивали ему на плечи и руки. Витька заботливо целовал их клювы, гладил и бессознательно улыбался, глядя на точеные, литые птичьи тела на мохнатых растопыренных лапках, с аккуратными головками.

Немного погодя у голубятни слышалось топтанье и сопенье, потом осторожный детский голос спрашивал:

— Вить, а Вить…

— Ну, лезь давай, — сердито шипел Витька…

…И в голубятню влезал десятилетний паренек в драной шубейке, валенках и шапке.

Первым делом начинал вынимать из карманов продовольствие для птиц: горстку пшена, кусок хлеба, вареную картофелину.

Голуби увесисто топали растопыренными лапками, громко стучали клювами о деревянный настил.

— Вить, погладить можно?

— Аккуратней только, сколько время?

— Когда встал — без пяти семь было, — затаив от счастья дыхание, мальчишка брал голубя на руки и осторожно, едва касаясь пальцами, гладил его, и мальчишечьи глаза делались огромными, бездонными, будто озерца с живой водой.

Вновь у входа слышалось сопенье и топтанье.

— Вылазь, дай другому, — шипел повелительно Витька.

И пацан со вздохом покорно опускал на землю драгоценную птицу и вылезал, а вместо него втискивался другой, тоже начинал с того, что выгребал из карманов старенького пальто еду для птиц, потом спрашивал осторожненько:

— Виктор Иваныч, а погладить можно?

— Только аккуратней… Ты сам-то жрал чего?

— Не-а… Мамка еще не поднималась…

— На, пожуй, — Витька протянул мальчишке пару вареных картофелин.

Тот проглотил слюну и мужественно отказался:

— Пусть лучше голуби едят.

— Бери, кому сказал! — повысил голос Витька.

Последней в голубятню заглядывала Маша, улыбалась:

— Привет, Витек.

— Привет от старых штиблет.

— На работу опоздаешь. — Маша тоже выкладывала дань птицам.

— Я сегодня во вторую, хотите в кино пойдем? «Веселые ребята» — моща кинцо, животик надорвешь!

— Не могу, Витек, работа… А вот тот новенький, да? Какой красавец! — Маша смотрела с восхищением. — Мраморный. Где достал, Витек?

— На базаре на турмана выменял.

— Ах, какой гордый, — Маша тихо засмеялась. — С хохолком. Погладить можно, Вить?

— Только аккуратней, — с притворной строгостью отвечал Витька.

— Мамка еще спит?

— С ночной еще не пришла. А сеструхи спят.

Некоторое время в голубятне стояла тишина, только тихо ворковали голуби.

— Отец пишет?

— Прошлым месяцем письмо получили… Живой пока, — вздохнул Витька, задумчиво глядя на голубей, и выражение лица стало совсем взрослое. — А там уж что судьба пошлет…

— Мне вот до сих пор ни строчечки, — тихо пожаловалась Маша.

— В боях, наверное, некогда… А может, раненый лежит…

Свет от зенитной гильзы слабо освещал их лица, делая восковыми, расплывающимися. Выделялись большие черные глаза. Тихо, успокаивающе ворковали голуби.

— А как ваш Антипов? — спросил Витька и тонко, но с намеком усмехнулся.