Эдуард Володарский - Птицы белые и черные

…Вечер густеет над Москвой. Зажигаются фонари на улицах. В переулках темно, освещены лишь немногие… Московские дворы… В Марьиной роще… на Зацепе… в Замоскворечье… у Бабьегородского рынка… у Тишинского… у Птичьего… Старые московские дворы. С многолетними тополями… с голубятнями… со столиками для игры в домино, с детскими песочницами, каруселью и качелями, со скамейками и кустами сирени. Тепло светят внутрь этих дворов окна в домах… Уютные дворы, семейные как бы… коммунальные…

Титр: БЫЛА ОСЕНЬ 1956 ГОДА…

Вот вечерние сумерки совсем затопили пространство двора, ограниченного пятиэтажными домами. Маленький скверик, выходящий в переулок, детские «грибки» со скамеечками, качели, песочница. Длинный стол под навесом: за ним заколачивают «козла» взрослые после работы. И хотя еще во многих окнах горит свет — в углу двора, за этим столом, совсем темно, едва угадывается группа ребят-подростков. Рубиново вспыхивают во мраке огоньки сигарет, и слышится неторопливый голос:

— По темным улицам Парижа катила карета, а в карете сидел молодой граф и с ним шикарная баба. Влюблена она была в него как кошка. Но была без гроша. А родители этого графа хотели обженить его только на богатой. Деньги — к деньгам, понятное дело… — рассказывал местный заводила по кличке Гаврош, парень лет восемнадцати, может, чуть меньше, атлетически сложенный, с красивым, мужественным лицом. Огонек сигареты, вспыхивая на мгновение, освещал красноватым светом губы, нос, блестящие от возбуждения глаза: — А молодому графу эта богатая уродина — ну до лампочки! И вот решил он с этой бедной рвать когти из Парижа куда глаза глядят…

Вокруг Гавроша сгрудились подростки, жадно слушали. Кое-кто покуривал, один окурок передавали друг другу. В тишине с улицы доносился резкий шум проезжавших машин. Потом из одного окна закричали:

— Витька, паразит, домой! Кому говорю?!

Из группы подростков никто не отозвался. Из темноты вынырнула еще одна фигура, быстро подошла к столу. Это был первый друг Гавроша, его правая рука, Валька по кличке Черт.

— Порядок… — вполголоса проговорил он. — Никого…

— Вперед, мушкетеры! — Гаврош решительно загасил окурок. — Что потом было с молодым графом, после дела расскажу. — И он первым шагнул в темноту.

Подростки неуверенно потянулись за ним…

…Улица была пустынна. На углу противоположного дома стоял стеклянный ларек. И в нем — конфеты, папиросы, пачки печенья.

Подростки выглядывали из арки ворот, прислушиваясь. Гаврош достал рогатку с широкой толстой резинкой от противогаза, вынул из кармана камень. Опять все долго прислушивались — никого. Прогудела одинокая машина. В магазине «Меха» ярко светилась витрина. Гаврош прицелился, натянул резинку, отпустил. Через секунду раздался глухой звон разбитого стекла. Все застыли. Гаврош подождал, вынул второй камень. И снова через секунду посыпались стекла, и опять — звонкая, напряженная тишина. Светили редкие фонари, светились редкие окна в домах.

— Давай, казаки-разбойники. — Гаврош подтолкнул в спину двоих подростков, стоявших первыми, — Робку и Карамора.

Ребята неуверенно шагнули на улицу, потом побежали к ларьку. Следом за ними кинулись остальные. Все, кроме Гавроша и Вальки Черта. Эти остались в подворотне.

Торопясь, толкая друг друга, ребята просовывали руки в разбитые оконца, хватали пачки печенья, конфеты, папиросы, сигареты. И всё совали за пазухи курток и рубах. И опять торопливо лезли в ларек. Робка зацепился об острый осколок, торчавший в окне, порвал рукав куртки, разрезал рубаху. Сморщился от боли — из пореза густо пошла кровь.

— Отваливаем, — шепнул Карамор, и все гурьбой метнулись обратно через улицу, в подворотню…

…Потом в углу двора, за пирамидой из бочек, Гаврош разделил добычу на кучки. Папиросы и сигареты он забрал себе. Свет от фонаря над черным входом в овощной магазин тускло освещал всю компанию.

— Разбирай, казаки-разбойники, всем по-братски, — скомандовал Гаврош, и руки ребят потянулись к добыче. Только Робка стоял неподвижно.

— А ты чего, Робертино?

— Руку он порезал, — сказал дружок Робки Володька Богдан.

— Ну-ка… — Гаврош взял его за руку, закатал рукав, скомандовал: — Пошли ко мне, перевяжем…

…Домой Володька Богдан и Робка Шулепов вернулись совсем поздно. Богдан ключом открыл дверь коммуналки. Кромешная тьма. Ребята крадучись вошли в коридор и не успели закрыть дверь, как в кухне зажегся свет и в коридор вышла мать Богдана, Вера. Она молча влепила Богдану оглушительную затрещину — тот клюнул носом и пулей метнулся по коридору к себе. Вера хотела было влепить такую же затрещину и Робке, но тот поднял руки, защищаясь: