— «Извини, что редко пишу. Я всегда писал тебе после боя. А вот сегодня решил написать перед боем. Вот лежит передо мной твое фото… — продолжала Маша, — твои глаза как живые… Мне кажется, они всюду сопровождают меня…»
Витька осторожно открыл дверь и замер на пороге. Маша сидела у стола, поближе к лампе, и читала письмо. Напротив сидела мать, к ней жались сестренки — Люська и Ленка.
— «Будущее для меня — это ты, Маша, это наш подрастающий сын, это наша Родина. Может так случиться, что письмо придет к тебе, а меня уже не будет в живых. Через два часа пойдем в атаку… И если так случится, будь счастлива без меня, будь такой же веселой и красивой, какой я знал тебя всегда…»
Тетя Даша всхлипнула, подняла глаза, увидела сына:
— Здравствуй, сынок. А это соседка наша новая. Сейчас картошку есть будем.
…Голубятня была построена недалеко от барака, на взгорке в конце улицы. Доски, куски жести и железа, кирпич — все пошло в дело, и голубятня получилась на славу — прочная, просторная.
Холодное утреннее солнце только взошло, а он уже торчал на верхотуре своей голубятни, в засаленной телогрейке и латаных, не по росту, штанах, размахивал шестом с тряпкой на конце и пронзительно, по-разбойничьи свистел.
Стая турманов, чернышей, белых почтовых уходила в синеву, рассыпалась в стороны.
Маша, выйдя из барака, прищурившись, невольно улыбалась, глядя на голубей, на ошалевшего от счастья Витьку. И паренек, заметив Машу, переставая махать шестом и свистеть, смотрел вниз:
— Привет, Маша!
— Привет от старых штиблет! — усмехнулась Маша.
Витька вдруг запел, лихо отбивая чечетку по крыше голубятни:
— «Наконец-то понемногу начал разживаться!
Продал дом, купил ворота, буду запираться!»
Маша рассмеялась, помахала Витьке рукой. А тот залился новой частушкой:
— «Ребятё вы, ребятё, вы кого целуетё?
Поглядите хорошенько — ить она совсем дитё!»
Маша снова рассмеялась.
Из барака вышел Антипов, и Витькино лицо тут же сделалось серьезным, даже злым. Он сдержанно поздоровался:
— Привет. Моя милиция меня бережет!
— На работу опоздаешь, — сказал Антипов.
— Никогда не опаздывал! — отрезал Витька и задрал голову к небу, засвистел.
Голуби ходили вблизи от солнца кругами.
А внизу, у голубятни, уж переминались с ноги на ногу, тоже задрав головы к небу, человек девять мал-мала, от семи до двенадцати. Холодно, и ребятишки одеты плохо, в ношеное и латаное, но стоят, смотрят завороженно, и глаза полны восторга.
— Игорька с кем оставили? — спрашивал Антипов, когда они шли узкой улицей.
Впереди и сзади тоже шли люди, шли густо, парами и поодиночке, еще сонные, с землистыми, осунувшимися лицами. Кто-то дожевывал на ходу ломоть черного хлеба, посыпанный крупной солью, кто-то докуривал натощак утреннюю папиросу.
— Тетя Даша обещала присмотреть, ей в ночную на завод, — сказала Маша.
А люди все выходили из длинного барака, зябко ежились, встряхивались, смотрели на голубей в небе, на обалдуя Витьку, усмехались и непременно что-нибудь говорили, шутку отпускали или же просто здоровались, и непонятно почему, но настроение у людей хоть чуточку поднималось. Вдали светился, грохотал и дымился завод.
— Эге-ге-ге-ей! — самозабвенно орал Витька и размахивал шестом.
— …Ты грамотный? Ты это читал? Что это? — спрашивал по-казахски Керим молодого бритоголового парня, сидевшего на стуле напротив.
— Это повестка на войну. Отец сказал, что нас это не касается, — по-казахски отвечал парень.
— Ты в школу ходил, Олжас?
— Только три зимы ходил. Потом овец пасти надо было.
— Ты знаешь, что сейчас война? — терпеливо спрашивал Керим.
— Знаю, отец сказал, что нужно пасти табуны и отары. Нужно работать, а война скоро кончится, — неторопливо отвечал парень.
Антипов стоял к ним спиной, курил и смотрел в окно.
Маша стучала в своем закуточке на машинке.
— Ты в армию пойдешь?
— Отец сказал…
— Ты что, отца боишься?
Парень молча опустил голову.
Антипов выбросил окурок в форточку, резко повернулся.
— Ты же взрослый мужчина, тебе девятнадцать лет. — Керим говорил негромко, но настойчиво и веско. — Всю жизнь отца бояться будешь? А Советскую власть кто будет защищать? Родину?
Зазвонил телефон, и Антипов взял трубку:
— Оперотдел НКВД.
— Антипов, ты? — спросил мужской голос. — Крылов говорит. Из лагеря 1892/081 бежали шестеро. Все рецидивисты, с большими сроками, будьте начеку — могут начаться неприятности. Приметы бежавших и фотографии я отправил с нарочным.
Читать дальше