Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— А как Раиса? Уже не беспокоит тебя? — спросил я коммерческого директора, когда мы вышли из санаторного корпуса и зашагали к основной магистрали.

— А я тебе не сказал? — искоса взглянул он на меня.

— Нет, ничего не говорил.

— Ха! Раиса в своем амплуа. На днях анонимный звонок Миле на работу. Какая-то стерва предупредила ее, что если она меня не бросит, то горько пожалеет. Серной кислотой пригрозила плеснуть, представляешь? — заиграл он желваками на скулах.

— Думаешь, по Раисиному наущению?

— А по чьему же еще? Ясно, что Райкина работа. Она, думаешь, сдержала свое слово насчет суда? Как бы не так! Получил повестку, что на той неделе будет разбирательство по даче. Каково?

Я покачал головой:

— Да-а, крепко она в тебя вцепилась. А с разводом что?

— А с разводом тянут. Дескать, очередь большая, дел много. Опять ее происки! У нее в суде все схвачено. Ну как же! Банкирша! Она там котируется, сучка такая, — озлобился Автономов.

— Ну, ты уж так о жене… нехорошо, Костя.

— А что, не заслуживает? Нервы мотает мне и Миле, сучка такая! Но Бог видит, Аиатоль. Он за стервозность наказывает.

— В смысле? — уточнил я, шагая рядом.

Автономов остановился. И я остановился. С пригорка была видна автострада юг-север, по которой проскальзывали редкие машины.

— А в том смысле, что наказывает. Аполлошка-то, проходимец, сбежал! — выдал новость Автономов, запальчиво дыхнув мне в лицо коньяком и табаком.

— Как так? — отступил я на шаг-другой.

— А вот так уж! В Москву свою умотал красавчик. Оставил Зинку с носом, да и Раису тоже.

— Ну и ну, — поразился я. — А может, вернется?

— Как же, жди! Умотал бесповоротно.

— А тебе откуда известно?

— От верблюда! Говорю — значит знаю. Я Зинаиду встретил на улице. Она мне закатила прилюдный скандал. Это, дескать, я замордовал Аполлошку своими подозрениями насчет машины. Вот гад какой, ворюга, мазилка бездарная, на меня же и свалил! А сам умотал от греха подальше. Жалко Зинаиду. Не везет ей на мужей, — неожиданно горестно вздохнул Автономов. И снова зашагал вперед, а я за ним.

Некоторое время мы молчали, пока не спустились по тропке вниз к автостраде.

— А по-моему, оно лучше, что он уехал, прохиндей. Как думаешь, Анатоль? — снова заговорил Автономов, останавливаясь на обочине шоссе.

— Трудно сказать.

— Зинка еще выйдет замуж. Зинка еще выйдет замуж. Она молодая, смазливая. А вот Раисе, пожалуй, не суждено, а?

— Как сказать…

— Хотя она еще баба в соку. При денежках. Глядишь, кто-нибудь клюнет. Может, такой, как Аполлошка, ха-ха-ха! — развеселил сам себя Автономов.

— Мстительный ты, однако, Константин Павлович, — сказал я.

— Брось! Это я так. Я ей добра желаю. А она ведет себя как последняя дрянь, — оборвал смех Автономов и вскинул руку. Но стремительная иномарка промчалась мимо.

— Как бы она еще не пригодилась тебе, — пробормотал я.

— Что? Что? — недослышал Автономов. И очень хорошо, что недослышал, иначе разыгралась бы некрасивая сцена на обочине.

Но черт меня дернул сказать ему, когда он удачно проголосовал и ярко-красная «тойота» притормозила рядом с нами:

— Ну, давай, Костя. Держись. Спасибо, что заглянул. Милене привет. Не терроризируй ее своей старческой ревностью. — Он блеснул глазами. — Ростроповичу привет, — ляпнул я, одурев, наверно, от коньяка. Он тут же сбросил мою руку со своего плеча и прошипел:

— А вот за такие штучки, Анатоль…

Рывком распахнул дверцу, уселся рядом с водителем и зло захлопнул дверцу. Машина рванулась и умчалась, как беспутный бес. ЗНАЛ БЫ Я, ВО ЧТО ОБЕРНЕТСЯ МОЯ ШУТОЧКА ВСКОРЕ, ЯЗЫК БЫ СЕБЕ ОТКУСИЛ.

Но не дано предугадывать будущее, даже близкое. Планируешь, прогнозируешь, в основном ошибочно, с редкими попаданиями в десятку. Даже в такой, казалось бы, малости — в сроках окончания работы над своей капризной рукописью — я просчитался. Двадцати четырех санаторных дней мне не хватило, чтобы поставить последнюю точку. Нам, пенсионерам, лишь одно абсолютно ясно: близок великий смертный час. Но когда именно он наступит — тоже загадка. Нет никаких указаний на сей счет ни на земле, ни в небесах.

Во всяком случае, в город Тойохаро Сочинитель вернулся живым. А в своей квартире, опрятной и уютной, его встретила живая Наташа. Наталья Георгиевна Маневич, если говорить официально.

Обрадовалась ли она моему прибытию? О, безусловно! Последовал негромкий вскрик, осветилось улыбкой светлое лицо, полные руки обхватили за шею, по-детски мягкие губы прильнули к моим… чудо в некотором роде! В ответ — мое сильное сердцебиение, сладкое чувство путешественника, который вернулся в родной дом, где его ждали.