Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

В своем невзрачном, тесноватом кабинете он уселся за стол с двумя телефонами и факсом, остро глянул на меня, как на чужака, и поинтересовался:

— Когда прибыл?

— Вчерась.

— Молодец, что сразу зашел. Я тебе собирался звонить, а ты сам явился. Молодец, — похвалил он меня, как начальник подчиненного. Закурил, пустил облачко дыма и строго спросил: — Ты все понял?

— Что именно?

— Я лечу в командировку в Москву, пошла бы она подальше. Отбивался как мог, но не удалось. Недели три там пробуду. Теперь понял?

— Теперь понял. Летишь в командировку в Москву, — ответил я, удивляясь строгости его тона.

— Выводы сделал?

— Нет.

— Разжевать тебе надо?

— Пожалуй, надо.

— А еще писатель! Знаток человеческих душ! Мила остается одна, — веско сказал он.

— С дочкой, — уточнил я.

— Дочка не в счет. И родители не в счет. По сути, она остается одна. — Он со значением посмотрел мне в глаза.

— Ну и?..

— Я тебя уполномочиваю… верней, я тебя прошу, Анатоль, присматривать за ней. Можешь ты это сделать ради меня, Анатоль? — строго спросил Автономов.

— О Боже! — выдохнул я, откидываясь на спинку стула.

— Что такое? — нахмурился он.

— Ты представляешь, о чем просишь? Что значит «присматривать»? Следить, что ли, за ней?

— Нет, следить не надо. Да ты и не сможешь. Ты три-четыре раза загляни к ней вечерком домой. Без предупреждения, неожиданно. Можешь со своей Натали. А я буду тебе позванивать, узнавать, как и что.

— А я буду тебе докладывать, да? Осведомителя хочешь из меня сделать? Сексота в некотором роде? Ты здоров ли, Костя?

— Я абсолютно здоров. Но пойми, я не буду спокоен в Москве без точной информации. Я там наломаю дров, если не буду знать…

— Вот и звони сам!

— Конечно, буду звонить. Но тебя не убудет, если ты сделаешь три-четыре контрольные проверки.

— Костя, ты рехнулся, — убежденно сказал я.

— Анатоль, я говорю тебе, что я там изведусь и испсихуюсь, если буду оставаться в неведении, как она тут живет без меня!

— Так-то ты ей веришь?

— Верю. На сто процентов. Но контроль не помешает.

— Отказываюсь категорически! Один раз загляну к ней вместе с Наташей. Без всяких, разумеется, сыскных целей. И это все.

— Вот ты какой, Анатоль! — огорчился Автономов, окутываясь дымом.

— Принимай элениум, Костя. Говорят, успокаивает нервишки.

Он отмахнулся раздраженно и озлобленно от моего совета. И вдруг сильно ударил ладонью по столу:

— Я опять застал ее в кабинете этого Ростроповича! Это как, а?

— Да никак.

— Они пили кофе, представляешь!

— А что им пить? Одеколон?

— Ворковали, как голубки, когда я тихонько вошел.

— Ай-я-яй! Какой ужас!

— За две последние недели она уже трижды отказывала мне в близости! Это как?

— Это нормально.

— А то, что о ребятенке не хочет теперь даже слышать, это тоже, по-твоему, нормально?

— Ну-у… по большому счету ее можно понять. («Ты староват для отцовства, дружище Костя».)

— И такого человека, как ты, я прошу о помощи? Такого эгоиста и эгоцентрика? — страшно удивился сам себе Автономов.

— Ха-ха-ха! Когда летишь?

— Сегодня после обеда, — мрачно расслабился он. — Сейчас получу деньги и поедем ко мне. Надо распить бутылочку коньяка на дорожку. Или тоже откажешься?

— Нет. Но провожать тебя в аэропорт я не буду.

— А тебя никто не просит! Меня Мила проводит, — встал он из-за своего рабочего стола. Седой, коротко стриженный, сухощавый, в щегольском светлом костюме. СЧАСТЛИВОГО ПУТИ, КОНСТАНТИН ПАВЛОВИЧ!

Через трое суток, около часу ночи по местному, Автономов разбудил уже спящую Наташу телефонным звонком. Она окликнула меня (я полуночничал на кухне над своей рукописью) и, когда я подошел и взял трубку, тихонько шепнула:

— Скажи ему, ради Бога, чтобы он не звонил так поздно.

Я закивал: сейчас будет сделано, и брюзжащим голосом сказал в трубку:

— Эй, шалопут! Ты представляешь, сколько сейчас у нас времени? — И услышал очень близкий голос Автономова:

— Извини, Анатоль. Раньше никак не мог. Все время в бегах. КАК ДЕЛА?

— Спасибо, хорошо. Все нормально. Спасибо, Костя, что беспокоишься, как у нас дела, — отвечал я.

— Не дури, Анатоль! Кто тебе сказал, что я беспокоюсь о ваших делах? — крайне удивился он. — Ты вот что. Ты закрой свою Наталью одеялом, ну, с головой закрой, чтобы она не слышала… подушкой даже можешь придавить. И давай рассказывай.

— А что именно ты хочешь услышать? — усмехнулся я.

— Брось, говорю, придуриваться! Сам знаешь, что меня интересует. Как у нее обстоят дела? Все в порядке или нет?