Алексей Притуляк - Санаторий

– Что там, Ездра?

– Да ничего.

– Что там?! – Иона схватил его за грудки и затряс, вытряхивая правду, припрятанную за душой, да и саму душу готовый вытрясти, если понадобится.

– Да ничего там, говорю же, – неожиданно отрезал Ездра, сдёргивая с себя Ионины руки. – Ничегошеньки. Нет никакого плана, парень, вот так-то. Чистый лист. Карт, стало быть, бланш.

– Как это? – поник Иона.

– Да так это, – огрызнулся Ездра, оправляя фуфайку. – Разворачиваю я эту портянку, она размером с теннисный стол, а там – ничего. Один только, это, заголовок: «План санатория „Лета“». Я уж и так рассматривал и этак, думал, может, постёрлось или засекречено как-нибудь. Ничего. И не было никогда. Чисто. Табула, это, раса и карт бланш, вот так-то.

– Лето…

– Ну да. Лета.

– Знаешь, что сказал мне Сам? Сказал, что вас нет – ни тебя, ни Кундри. Вы есть только в моей голове.

– Хотел бы я, чтобы это оказалось правдой, – усмехнулся Ездра.– Да только вряд ли так карта ляжет.

– Знаешь, иногда я сам сомневаюсь во всём, – сказал Иона. – Начинаю думать и перестаю понимать, где правда, а где вымысел. Глюки, как говорит Сам.

– А вот задумываться-то, паря, и не надо, – кивнул Ездра. – Не надо задумываться. Если начнёшь задумываться, как тот баран, то тут тебе, это, и конец. На то у них и расчёт, чтобы заставить тебя сомневаться. Где, это, начинается сомнение, там и конец тебе. Нет, ты живи так, будто всё путём, всё нормально вписывается в обыденность твоей жизни. Что бы ни случилось, – всё путём, говори себе, ничего, это, особенного не происходит, и баста. А если начнёшь сравнивать, это, анализировать да прикидывать, бывает так на самом деле или не бывает, – добра не жди. Поедешь крышей, никто тебе не поможет. А им того и надо, чтобы поехал, для того нас тут и мурыжат.

– Не понимаю, Ездра, ничего не понимаю, – Иона потёр лицо ладонями.

– Самое позднее на рассвете нас уконтрапупят, – сказал Ездра. – Наширяют какой-нибудь дрянью так, что ни тяти, ни мамы не вспомним. Это как стопарь принять. Так что бежать надо, паря.

– Как и куда бежать?

– Неважно, – мотнул головой Ездра. – Отсюда. Туда.

– Ты же знаешь, это невозможно.

– А что в этом мире вообще возможно, кроме невозможного? – усмехнулся Ездра.

Дверь открылась. На пороге возник главврач. За его спиной лыбились охранники. Пленные уставились на вошедших, недоумевая, чего им ещё понадобилось.

– Выходи, – велел главный.

– Кто? – спросил Ездра.

– Оба.

– Куда? – поинтересовался Иона.

– На процедуры, дружок, – усмехнулся главный, – на процедурки, процедурочки, – и повёл стволом автомата для ясности.

Ездра, закряхтев, поднялся.

– Не пойду, – сказал Иона. Ему вдруг стало страшно. Он не был сейчас готов ни к смерти, ни к пыткам, ни к инъекции какой-нибудь дряни, после которой он закатит глаза под лоб и начнёт пускать слюни, медленно, но верно становясь растением.

Ездра покосился на него неодобрительно, покачал головой.

– Не срамотись, – сказал. – Идём. Хуже чем есть, всё равно не будет.

– Здравая речь, – усмехнулся главный. – Давай, Иона, будь мужиком. Тебе ведь по-любому придётся с нами пойти, разница только в плюс-минус боли и обиде. Ты же, вроде, только псих и язвенник, но не мазохист, нет?

Иона тяжело поднялся.

Их вывели на улицу, где снежная крупа опять сменилась дождём. Обойдя админкорпус, повернули к медкорпусу, к тому, крайнему, у самого склада, в котором, говорят, располагались физиокабинеты до того, как под них построили новое здание. Потом, вроде, прежний корпус забросили и использовали под старую медтехнику. Но ходили и слухи, будто там устроили что-то вроде публичного дома для медперсонала и водили туда из женского корпуса тех, что по-податливей и готовы за укол хмари, стакан спирта с настоящим бифштексом и послабление режима наплевать на свою бабскую честь.

Иона подставил дождю лицо, шёл задрав голову, рискуя завалиться в грязь. Ездра ухмылялся каким-то своим мыслям, шагая рядом. Под стволами автоматов, оказывается, все чувства и мысли становятся обострённей, чётче, ясней – вот что открыл для себя Иона. Он смотрел в серое небо, нависавшее так низко, что можно было разглядеть каждую нитку в полотне застилавших его туч, и думал о том, что в предвидении смерти даже такое невзрачное хмурое зрелище вдруг стало удивительно притягательным, уютным, невообразимо прекрасным.

– Что, Иона, с белым светом прощаешься? – хмыкнул главврач не без издёвки. – Свет нынче не очень белый для такого случая, вот беда.