Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

У гауптштурмфюрера вдруг проснулся зверский аппетит. Он с жадностью и нетерпением смотрел, как хозяйка наливала ему кофе, как намазала маленький кусочек хлеба тонким слоем маргарина, покрыв его сверху повидлом так, что маргарин просвечивал, но не предложила колбасы. Стало обидно. Он хоть и немного, но воевал, и теперь рисковал жизнью за рейх, а эти сидят здесь в подвале, в темноте, отгородившись от всего, и жрут, жрут колбасу. Гауптштурмфюрер сам взял полукруг, отрезал себе добрую треть и под молчаливое неодобрение хозяев торопливо съел, плохо прожёвывая и прихлёбывая кофе. Потом принялся за хлеб, уже медленно и нехотя.

- Господин гауптштурмфюрер, что там, на улицах? – глава семейства, разряжая напряжение, затеял светскую беседу.

- Война.

- Майн Гот! Когда всё это кончится? Всё разрушено. Я терплю колоссальные убытки. Кто возместит?

- Русские.

- Вы шутите. Вам, наверное, нечего терять.

- Кроме жизни.

- Что жизнь? Нам не на что жить. Мы теперь тоже ничего не имеем. Мы нищие благодаря вашему фюреру.

- Не заговаривайтесь.

Противник режима усмехнулся:

- Здесь нельзя стрелять: русские услышат.

Гауптштурмфюрер повысил голос:

- Вы мне надоели. Ещё не пришло время делить лавры. Не беспокойтесь, думаю, что и вам кое-что перепадёт.

- За что?

Гауптштурмфюрер пожал плечами:

- Не знаю, за что конкретно. – Минуту помолчав, спросил: - Где ваши сыновья?

- Мой сын погиб на Восточном фронте.

- Вы, конечно, член НСДАП?

- Но ведь все вступали. Это способствовало коммерции.

- И у вас были русские пленные?

- Мы их кормили. А потом их забрали.

- Не забывайте, что вы живёте в этой стране и, вероятно, вместе со всеми радовались победам и пользовались их плодами. Пришло время платить. Платить всем.

- Платить за то, что вы проиграли войну со своим фюрером? – опять решил отмежеваться коммерсант от потерпевших крах.

- За то, что вы немец. Теперь это ваша самая главная вина. И давайте закончим бессмысленную пикировку. Если будем живы, нашу вину определят русские. Всё! Я пробуду здесь до темноты. Неплохо было бы и подремать. Как вы на это смотрите?

Хозяин поджал губы, ответил неприязненно:

- Как вам будет угодно. Но, находясь здесь, вы подвергаете опасности и наши жизни.

- Всё в руках божьих. В этом я уже неоднократно убедился сегодня.

Гауптштурмфюрер зевнул, взял два стула и ушёл по тёмному короткому коридору к входной двери, сел на один стул, прислонив его к стене, а на другой положил уставшие ноги. Но сна не было. Да и ушёл он сюда, в темноту, только затем, чтобы не видеть эти рожи, отъевшиеся на войне.

Вспомнил обеды фрау Эммы Гюнтер, у которой он жил после окончания военной школы шифровальщиков.

-6-

Он не сам поселился у неё. Перед выпускными экзаменами в школу пришёл господин в штатском, назвался сотрудником разведки Абвера и отобрал для своего ведомства двух выпускников, в том числе и Вилли. Это был Отто Гевисман, его бессменный начальник, тот самый, что оставил его сегодня в доме-крепости, как он выразился. Гевисман сам нашёл для Вилли жильё и сам привёз его к фрау Гюнтер. Он вообще всё любил делать сам, очевидно, не доверяя никому, держа даже мелочи под собственным контролем.

- Фрау Гюнтер! Вот вам новый постоялец и, надеюсь, надолго. Кормите его как хорошая немецкая жена и любите как добрая немецкая мать. Ха-ха-ха! Я думаю, мой юный друг, что здесь вы скоро будете себя чувствовать своим. Устраивайтесь!

Он ушёл, и будущий гауптштурмфюрер на самом деле скоро стал в этом доме своим.

Фрау Эмма потеряла мужа-полковника под Псковом в семнадцатом году и с тех пор жила одна, тщетно ожидая принца, способного оценить и её женские прелести, которых было теперь уже в избытке, и её хозяйственные способности, которые с годами шлифовались, чему способствовали в последние годы трудности с продуктами питания, топливом, одеждой. Лет десять назад на одном из благотворительных вечеров в честь героев минувшей войны она нечаянно, как ей казалось, у столика с бутербродами познакомилась с Гевисманом, который ещё только-только с трудом начинал карьеру в Абвере, носил обер-лейтенантскую форму и был чьим-то не то адъютантом, не то порученцем. Ей понравилась безупречная аккуратность его мундира и всей фигуры штабного служаки, предупредительность и внимание, которыми не была избалована, и она решила: «Вот он!». Несколько испортила впечатление жадность, с которой офицер поглощал бутерброды, но Эмма отнесла это к издержкам молодости и сильного мужского организма, отчего ещё больше млела. Гевисман же понял, что в этом сборище титулованных и высокопоставленных ослов и их тёлок только она ему – пара. Потом он её провожал и, по обоюдному молчаливому согласию, так получилось – до самой вдовьей постели. Для него встреча была одним из редких приключений, а для вдовы – разгоревшимся желанием заполучить вымышленного принца не щадя тела и души. Утром они расстались близкими друзьями, он – уверенный и довольный, она – с некоторым сожалением, но не потерявшая надежд, тем более что были оговорены новые встречи. И они продолжались долгие пять лет, пока фрау Эмма не поняла, что Отто не принц, во всяком случае, не её принц, к тому же предложений о союзе от него так и не поступило. А с приходом к власти Гитлера, когда и перед Гевисманом, наконец-то, открылись широкие горизонты власти, а с нею и доступ в высокопородистое стадо, несостоявшийся принц всё меньше внимания уделял бедной золушке-вдове. Но в картотеке его памяти она стала первым его агентом, законсервированным до случая. И случай вскоре представился в лице Вилли.