Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

-3-

Вчера он стоял в строю младших офицеров контрразведки и разведки СС и главного штаба, работавших в последнее время при ставке фюрера, а перед шеренгой близко, часто останавливаясь и заглядывая, вглядываясь в глаза, ходил Гитлер и говорил, говорил, говорил.… То тихо и невнятно, когда вспоминал, что должен умереть, то громко и с пафосом, как умел раньше, забывая о близком конце. Он не хотел умирать, он не хотел умирать раньше всех этих, стоявших перед ним, вокруг него, всех, не хотел умирать раньше кого бы то ни было, но знал, что это неизбежно и несправедливо, и голос его, задавливаемый животным страхом, срывался на жалобный шёпот. О чём он говорил? Вилли не помнил точно, он был как в тумане: Венк, сверхоружие, несовместимость русских и американцев, Денниц, прорывающиеся войска… Было ясно, что стоявшие в строю – это всё, чем реально располагает теперь Верховный Главнокомандующий Германии, и им вместе с Богом предназначается изменить ход войны. Фюрер был растерян и жалок. Несколько руководящих деятелей государства и партии, стоявшие поодаль, напоминали мертвецов. Большинство были пьяны. Он помнил, хорошо помнил их другими, сочащимися от уверенности, самодовольства, успехов, блестящими от мундиров, наград, хорошей пищи. Такой жалкий конец! Ему было горько и тоскливо в этой трагикомедии, где актёрами были они, стоящие в шеренге, и фюрер, а зрителями – партийные и государственные бонзы, с нетерпением ожидающие, когда можно будет сбежать со спектакля.

- Мой фюрер! – неожиданно даже для себя прервал Гитлера Вилли. – Мой фюрер! Дайте мне хорошее оружие, и в одном из домов на пути русских я встану как крепостная башня. Если каждый из нас станет такой башней, то наша крепость будет непобедимой.

Прямо какое-то наваждение. Слова эти, бессмысленные и выспренние, как у фюрера, выскочили из него прежде, чем он успел их обдумать.

Гитлер быстро подошёл к Вилли, впился в него недоверчивыми глазами, взял за плечо.

- Вот настоящий немецкий солдат. Дайте мне Железный Крест, он достоин его.

К Гитлеру приблизился адъютант, снял с себя орден и передал Гитлеру.

- Теперь вы – гауптштурмфюрер и рыцарь Железного Креста. Я убеждён, что мы победим. – Он протянул Вилли руку, и тот ощутил в своей руке дрожащую холодную и липкую ладонь фюрера. Ему стало неприятно, он непроизвольно выдернул свою ладонь и, замешкавшись, глухо произнёс: - Хайль Гитлер!

Это было недавно и очень давно. Просидев всю войну в одном из шифровальных отделов Абвера и не видя до сих пор ни одного русского солдата, кроме пленных, не сделав ни одного выстрела, не побывав даже на фронте, Вилли получил Железный Крест и скачком продвинулся в карьере до офицера СС. И это было вчера и уже кажется сном, а сегодня – долгий пасмурный день, и хочется одновременно, чтобы он продолжался и скорее кончился.

-4-

Вальтер Кремер не знал своих родителей и воспитывался и рос сначала в детском приюте, а потом в военизированном скаутском интернате с сотнями других мальчишек, собранных со всех концов рейха и подготавливаемых к войне. Ко многим из них по воскресеньям приезжали родители, и тогда воспитатель назначал его и таких же безродных на уборку дальних углов территории и интерната, подвалов и чердаков зданий или на внутреннюю уборку складов. Вилли никогда не мог привыкнуть к раздражительно-тоскливому чувству, которое охватывало его каждое воскресенье ещё задолго до побудки, и ходил весь день замкнутый и ожесточённый. С тех детских лет его вечными спутниками стали тоска и замкнутость. Он никогда не любил воскресений и позднее, на удивление сослуживцам, часто бескорыстно оставался дежурить вместо них в выходные дни. От расспросов спасало равнодушие сослуживцев к чужой жизни.

Чтобы заглушить тоску, убить свободное время и избавиться от расслабляющих мыслей о сиротстве, Вилли в последних классах интерната усиленно занялся спортом, особенно дзюдо, боксом и стрельбой, которые не только занимали всё свободное время, но и давали успокоение, уверенность в себе, повышали авторитет у сверстников. Упорство и хорошее здоровье, целеустремлённость и строгая размеренная жизнь без домашних послаблений помогали, и он много раз становился чемпионом и призёром интерната в этих видах спорта и удерживал звания до конца учёбы, успешно защищая честь училища даже на городских взрослых соревнованиях. Занятий спортом он не прекращал и позже, постоянно совершенствуя своё тело и рефлексы, оттачивая автоматизм и уверенность приёмов, но на соревнованиях никогда не поднимался выше чемпиона училища. Мешало отсутствие жёсткости, жестокости к противнику, и на этом его постоянно подлавливали соперники, уступавшие в технике и физическом развитии. Руководство интерната заметило и поощряло его, ставя в пример другим. К тому же, в конце учёбы у Вилли проявились отличные математические способности, и после окончания интерната, когда большинство учеников было переведено в военные училища или просто в войска, его направили в школу дешифровщиков и шифровальщиков. Тогда же у него обнаружились и способности к языкам, особенно к русскому, такому сложному и трудному для немцев. Для Вилли же произношение самых сложных русских слов не вызывало затруднений. Многому в его успехах способствовала некоторая рациональность, математизация мышления и, особенно, отличная, если не сказать – исключительная, память, дисциплинированность и работоспособность, привитые суровой интернатской жизнью, замкнутость и скрытность, которые высоко ценились службой безопасности. Но безродному юноше, даже с незаурядными способностями, невозможно было выдвинуться. Его трудом и знаниями пользовались, не упоминая об источнике, а он как был рядовым шифровальщиком, так им и оставался до конца войны, дослужившись до унтер-офицера.