Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

Фрау Эмме молодой офицер понравился сразу. У него была крепкая, уже мужская, фигура, высокий рост, развёрнутые плечи. С открытого широкого лица на неё доброжелательно и смущённо смотрели внимательные серые глаза, а на макушке топорщились непослушные русые волосы. Эмме нестерпимо захотелось их пригладить, и она еле совладала с этим желанием. Сладко заныло сердце, когда она представила себе, стосковавшись по мужским ласкам, как будет за ним ухаживать, и как он будет хорош с ней в постели. Ей и в голову не приходило, что она почти вдвое старше его, так ей захотелось быть с этим крепышом, так она была уверена в своих женских способностях. Вилли же, смущённый вторжением в чужую жизнь и не знавший как себя вести в непривычных обстоятельствах, не обратил внимания на вдову как на женщину. Она была старше, она была хозяйка, и, кроме уважения, он ничего не мог ей предложить.

Эмма показала ему комнату, и Вилли, оставив чемодан, ушёл, а вечером вернулся очень поздно и очень утомлённым после тяжёлого дня бесконечных шифровок. Но Эмма его ждала. На приготовление ужина ушли почти все её деликатесные запасы, а на сервировку стола – вся её изобретательность и давно не использовавшийся, доставшийся в наследство, полковничий сервиз. На Эмме было очень сильно декольтированное платье, которое она давно уже не надевала, и с которым пришлось немало помучиться, подгоняя по пополневшей фигуре так, чтобы всё было видно и одновременно скрыто, дразня воображение. Она добилась нужного эффекта: Вилли не знал, куда девать свой взгляд. И это уже было началом победы. За ужином они перебрасывались незначительными фразами, смущала непривычная торжественность и изысканность обстановки. Потом как-то незаметно разговорились, напряжённость спала, а когда выпили по бокалу вина, Эмма предложила обращение накоротке: «Не стесняйся, Вилли, мне нравится, когда ты осматриваешь всю меня». Потом ещё много говорили, пока она не заметила, что он очень утомлён, и распорядилась: «Спать». Но и улёгшись в своих комнатах, они продолжали разговаривать через открытые двери, пока Эмма не решилась сказать: «Вилли, ты не находишь, что разговаривать удобнее рядом». И он тут же перешёл к ней в спальню.

Несмотря на разницу в возрасте, они подружились. Этому способствовали обоюдное душевное равновесие, терпимость к людям, умение довольствоваться малым и естественное желание человеческого участия и тепла: у Вилли – как у начинающего самостоятельную жизнь, а у фрау Эммы – как у теряющей надежды на её счастливое завершение. Последующая совместная жизнь вполне устроила обоих. Особенно Вилли, не избалованного семейным уютом и женским вниманием. Да и Эмма при ровном и спокойном партнёре оттаяла, успокоилась и стала настоящей немецкой женщиной, для которой семья – всё. Особенно удавались ей воскресные обеды на двоих…

Длинный стол, накрытый белой скатертью, теряется своими концами в белой туманной дымке. Он уставлен многочисленными тарелками. На тарелках – колбаса, нарезанная кружочками, одна колбаса. С одной стороны стола сидит Вилли, напротив – Гевисман и убитый пехотинец, тот самый, из дома-крепости. Эмма в тончайшем воздушном пеньюаре, с мягкой улыбкой на лице берёт полными белыми руками одну за другой тарелки со стола и кормит Гевисмана колбасой, вкладывая отдельными кружочками в широко открытый жующий рот. И ни кусочка Вилли. Он хочет попросить её, пожаловаться и не может произнести ни звука. Только поднимает руки и тянется через стол к Эмме. А та смотрит на него, всё так же улыбается, поглаживает Гевисмана по волосам, почти не касаясь их, и кормит, кормит, кормит колбасой. Невыносимо! Вилли всё тянется, тянется к ней, опрокидывая длинный белый стол, падает и тут же просыпается, свалившись со стула.

- Господин офицер, что с вами? – обеспокоенно спросил подошедший хозяин подвала.

- Ничего страшного. Просто неудачно проснулся.

Гауптштурмфюрер вышел в ту же слабо освещённую комнату, посмотрел на стол: колбасы уже не было. «Ну и чёрт с вами! Лавочники! Свиньи!»

- Так, где у вас выход во двор?

- Здесь, господин офицер, здесь, за ширмой, - с готовностью показал хозяин.

Он отодвинул цветастую ширму от стены и обнажил дверь, закрытую на короткий засов. Офицер сам отодвинул засов, толкнул дверь и вышел в неглубокую нишу с короткой цементной лестницей наверх. Не попрощавшись, поднялся по лестнице, услышал стук закрываемой двери и поспешный скрежет засова и увидел неширокий и захламлённый какими-то ящиками, коробками, разбросанными бумажными мешками двор с узким арочным выходом на улицу.