Макар Троичанин: Шесть дней, которые потрясли мой мир. Повесть

Макар Троичанин

Шесть дней, которые потрясли мой мир

Повесть

- 1-

Городок наш с чуть более двадцатью тысячами жителей в то время ничем, наверное, не отличался от десятков, а может быть, и сотни таких же городов Нечерноземья, вот уже не один десяток лет вымирающих от безделья, лени и пьянства.

Да и как не быть безделью, если работали в городе, да и то шаляй-валяй, в основном, носочно-чулочная фабричка с выпуском сотни пар уникальной по низкому качеству продукции в месяц; молокозавод, отправляющий в областной центр одну цистерну молока, которое из-за типично российских дорог доезжало в виде недоделанного кефира – был бы путь подлиннее, дошло бы и до кондиции; крупорушка, выдававшая овсянку, перловку и ячку со значительной толикой мусора из-за дряхлости мельницы, построенной братьями Овсянниковыми, за что они и были раскулачены и высланы в места, где любимая ими крупа не растёт, да завод металлических изделий, называемый в простонародье из-за специфики изделий посудо-хозяйственным. На этом-то заводе и работал я, да не кем-нибудь, а главным инженером, то есть был одной из блатных фигур города, объединённых в клан технической интеллигенции, занимающей, однако, не более четверти мест в городской надстройке, прочно оккупированной братией, представленной деятелями горкома и горисполкома и их родственниками, посаженными в идеологические, образовательно-культурные и социальные богадельни типа общества «Знание», наробраза, культпросвета, соцкультбыта, соцкультпросвета, общества ветеранов разных категорий и т.д. с бедным соусом из учителей, лекторов и воспитателей, среди которых оседали или совсем неспособные, или ещё совсем молодые и без Иван Иваныча за спиной. Да и я в главные попал по случаю: когда заводик чехвостили за брак, старого главного инженера за это перевели в областной промотдел облисполкома, а я, волею судьбы и родителей, со слезами умолявших меня не дать им состариться без сыновней опёки, оказался сразу после окончания политеха в городе, зашёл в отдел по трудоустройству и сразу же влип, как кур в ощип. И с тех пор, приспособившись к здешней вялой и вязкой жизни, вкалывал, не помышляя ни о чём другом, потому что одолим второй нашей напастью – ленью, очевидно, вызванной тем, что расплодились и развились мы в условиях Нечерноземья, где, как ни старайся, чего ни делай, всё попусту.

Лень же, издревле известно, порождается бездельем. А у нас - ещё и непритязательностью к благам, замешанной на вынужденной философии: нет – и не надо, из чего можно сделать вывод, что относимся мы к более счастливым, чем иные американцы или европейцы. Конечно, и у нашего обывателя были эталоны благополучия, которыми он стремился завладеть, но они, по причине практичности ума, не распространялись дальше мебельной стенки с хрусталём и фарфором – побольше и подешевле, телевизора, ковра или, на худой конец, ковровой дорожки, а лучше – и того, и другого, холодильника и – уже в запределе мечты – мотоцикла. Да и кто в нашей необъятной и одноликой стране не хотел того же? Но у нас этот полный или почти полный набор благополучия достигался сравнительно быстро, внося в мирную семейную жизнь застой наряду с еженедельными бурями по поводу обязанностей и очерёдности стирания и вытряхивания обильной пыли.

Проще было с мебельной стенкой, поскольку подавляющее большинство моих сограждан довольствовалось моделью «2-ЛЯП» местного умельца Леонтия Яковлевича Плотникова - и дёшево, и сердито. У некоторых на перипетии двух войн, трёх засух, четырёх голодух и несчётных компаний по изживанию купечества, кулачества, поповства и мещанства сохранилась ещё модель «1» Якова Плотникова, вывезенного неизвестно куда сразу после Отечественной, когда европейская часть страны начала согласно планам заботливого отца народов очищаться от евреев. Хотя даже Геббельс, глядя на широкое круглое лицо отца Леонтия с типично славянскими бесформенными и крупными деталями, ни за что не признал бы в нём жида. Однако, как рассказывают знающие люди, жена местного начальника НКВД после того, как не сошлась с мастером в цене, была другого мнения, и Яков, почему-то только один из всего его израильского рода, сгинул невесть куда, успев, однако, на счастье жителям городка, передать дело и мастерство сыну, не приносившее почему-то последнему, несмотря на отсутствие конкуренции, благополучия, если не относить к таковому восьмерых детей, рьяно шнырявших в округе в поисках плохо лежащих стройматериалов.