Джонатан Троппер - Дальше живите сами

— Значит, твоя жена беременна. Это твой ребенок?

— Да.

— Серьезная информация. Мог бы и раньше поделиться.

— Прости. Я эту информацию и сам пока не переварил. — Я уже готов двинуться к выходу, но Пенни остается на месте.

— Я, пожалуй, тут еще побуду, — говорит она.

— Что?

Она пожимает плечами:

— Если, конечно, ты без меня сможешь их в машину запихнуть. Как, справишься?

— С чем? Ах, ну да, справлюсь, конечно. Но ты-то как домой доберешься?

— Попозже такси вызову. Все в порядке.

— Ты уверена?

— Вполне. Спешить мне некуда.

— Ну ладно. Я позвоню.

Она качает головой и печально улыбается.

— Нет, Джад Фоксман, не позвонишь. — Она делает шаг вперед и целует меня в щеку. — Надеюсь, все обойдется.

Я смотрю на Пенни, пытаясь понять, что же такое в ней намешано. Почему я одновременно хочу посвятить ей жизнь и бежать от нее куда глаза глядят?

— Пенни.

— Тебе пора.

Райан хватается за коляску сбоку, и мы направляемся по широкой главной аллее к выходу. Я оглядываюсь. Пенни снова сидит на скамейке, постукивая ногой в такт музыке. Смотрит она на эстраду. Или мимо эстрады. Я то и дело оглядываюсь — смотрю, как она постепенно уменьшается и скрывается из глаз.

Я закидываю детей домой, и Филипп тут же мчит меня на «порше» в больницу. Я выскакиваю у приемного покоя, он едет на стоянку. Джен лежит на каталке за какой-то занавесочкой: ей делают УЗИ. Врач водит датчиком по ее животу, а я тут же, словно это было вчера, вспоминаю, как, опоздав, влетел в кабинет врача, увидел слезы в глазах Джен и огромный, смазанный гелем живот с нашим мертвым ребенком. Только не это. Умоляю.

— У него сердце не бьется. — Джен начинает плакать.

— Плод не очень удобно расположен, пока не добраться, — говорит врач, полная женщина с глазами навыкате и губами-ниточками. — Так что давайте не будем делать скоропалительных выводов.

— Прости, Джад. — Джен, всхлипывая, хватает меня за руку прежде, чем я успеваю ее отдернуть. Она прижимает мою ладонь к лицу и рыдает в нее, как в платок. — Это ужасно.

— Все хорошо. Ты, главное, успокойся. — Я осознаю, что свободной рукой поглаживаю ее волосы. Я здесь, и это происходит со мной, но еще сорок минут назад я гулял с Пенни по луна-парку, держал ее за руку, сцеловывал с ее губ остатки сахарной ваты. Я существую в разных измерениях и понятия не имею, где мое настоящее место.

— Неужели опять? — Джен захлебывается слезами, горячими слезами, которые жгут мне пальцы. Врачиха продолжает водить датчиком по ее животу. Неужели мы опять теряем ребенка? А ведь звезды уже намекали нам, что не судьба. Только мы не расслышали намека вовремя.

— Я это заслужила, — говорит Джен. — Заслужила.

— Не надо, не говори так.

— Я так с тобой поступила… — Ее лицо искажено страданием. — Я разрушила нашу жизнь.

— Слушайте! — вдруг говорит врачиха. Мы поворачиваемся к ней и слышим, как сквозь треск пробивается быстрый, ритмичный, мерный стук.

— Что это? — спрашиваю я, хотя знаю ответ. Я уже слышал такой стук.

— Сердцебиение. Сердце вашего ребенка.

— Как быстро стучит! — восклицает Джен.

— Для вас быстро, а по мне так замечательное сердцебиение, — отзывается врачиха.

Джен с облегчением откидывается на каталку и закрывает глаза. Она по-прежнему плачет и по-прежнему держит меня за руку. Другой, свободной, рукой я спешу стереть собственные слезы — чтобы Джен не успела их заметить.

— Тогда откуда кровотечение? — спрашиваю я.

— Серьезных причин нет, а несерьезных может быть великое множество. Я уже вызвала гинеколога. Сейчас кто-нибудь спустится из отделения. Но ребенок в норме, никаких отклонений.

— Подождите, — говорю я, когда она снимает датчик. — Можно нам еще немного послушать?

Врачиха по-доброму улыбается почти отсутствующими губами, вынимает из ящика что-то вроде широкого холщового пояса и, закрепив его на животе Джен, подсовывает под него датчик. Потом она выходит, и мы остаемся вдвоем, я и Джен. И слушаем отчаянную пульсацию его сердца. Это наш еще не рожденный ребенок. Джен смотрит на меня лучезарными, влажными от слез глазами. Улыбается.

— Это — наш ребенок, — сияя, говорит она.

— Он, похоже, волнуется.

Джен смеется:

— А ты бы на его месте не волновался?

Мы вслушиваемся. Тук, шшш, тук, шшш, тук, шшш.

— Джад, — говорит Джен, не глядя мне в глаза. — У нас ведь получится, да?

В этот миг я перестаю сожалеть о чем бы то ни было, даже о том, что случилось после того, как я услышал стук сердца того, первого ребенка. Я просто отдаюсь этому волшебству. Да, мне суждено стать отцом, причем именно сейчас, когда сам я отца потерял. Меня постепенно начинают обуревать какие-то эмоции, какие — не знаю, поскольку мы только-только начинаем осознавать важность момента, но занавеска отдергивается, и входит Уэйд. Тут уж всему конец — и этому моменту, и всем последующим.