Джонатан Троппер - Все к лучшему

Спасибо вам.

Моей семье: жене Лиззи, которая стоически переносит мои сумасбродства и с невероятным терпением относится к социальным последствиям проявлений моей «творческой натуры»; моим чудесным детям, Спенсеру и Эмме, чья жизнерадостность и любовь не дают мне надолго погружаться в грустные мысли.

Саймону Липскару, моему волшебному агенту, подливающему масла в огонь всякий раз, как пламя моей писательской страсти начинает затухать, и даже тогда, когда горит ярко, потому что у Саймона не забалуешь. Отдельное спасибо Дэну Лазару, Майе Николика и прочим замечательным сотрудникам агентства Writers House.

Кэсси Эвашевски, моему не менее хитроумному агенту на Западном побережье, которой создать книге рекламу — раз плюнуть. Она всегда знает минимум человек тридцать из разных издательств, которым понравится роман.

Джекки Кантор, моему неутомимому заботливому редактору, чье невероятное остроумие превращает сотрудничество с ней в истинное удовольствие. Если бы Дайан Китон безоговорочно поверила Вуди Аллену в конце «Энни Холл», получилась бы Джекки, единственный человек из всех, кого я знаю, способный битых десять минут спорить с моим автоответчиком.

Ирвину, Ните, Барб, Сьюзен, Синтии, Бетси и остальным сотрудникам «Бантама», которые приложили массу усилий, чтобы эта книга дошла до читателя. Итану Беновитцу: он, сам того не ведая, посеял зерно, из которого выросла эта книга. Я бы никогда в этом не признался, но тебе, дружище, наверняка придется найти этому какое-то объяснение.

Роберту Фейлеру — за дружбу и вдохновение, которые, сколько бы ты об этом ни говорил, все равно не дают тебе права на часть гонорара.

Моим фантастически невезучим, пропащим друзьям, а также моим нормальным друзьям, чьи близкие окончательно запутались в жизни, — за то, что каждый день питают мое воображение.

В ночь перед тем, как все изменилось, я просыпаюсь от подземного толчка и инстинктивно тянусь к Тамаре, но, разумеется, никакая это не Тамара, а Хоуп. Это и не могла быть Тамара. И все же последнее время спросонья я каждый раз надеюсь, что в постели рядом со мной Тамара. Наверно, в моих снах — не одном-двух, которые помню, но в мириадах тех, что улетучиваются, словно мотыльки, едва успеешь протянуть к ним сложенную ковшиком ладонь, — в тех снах она снова и снова моя. Поэтому каждый раз, просыпаясь, я испытываю тревожное чувство, словно каким-то образом перенесся в параллельную вселенную, где моя жизнь свернула не вправо, а влево из-за, на первый взгляд, ничего не значащего, но на деле судьбоносного решения, которое я принял, — связанного с девушкой, поцелуем, свиданием, работой или в какой «Старбакс» пойти… чего-то в этом роде.

А между тем в реальном мире Верхний Вест-Сайд дрожит, как платформа подземки, дребезжат стекла и мусорные баки на углу, над Бродвеем поднимается пронзительный многоголосый вой автомобильных сигнализаций, разрывая самый тихий, предрассветный час ночи.

— Зак! — верещит Хоуп и хватается за меня. От ее громкого голоса я вздрагиваю, как от подземного толчка, а ее наманикюренные ногти впиваются мне в плечо. Хоуп, не Тамара. Да-да. Красавица Хоуп.

Я открываю глаза и бормочу: «Что стряслось?» — это максимум, на что я сейчас способен. Мы смотрим в потолок; кровать под нами чуть-чуть качается, и мы поскорее встаем. Мои старые добрые трусы с котом Феликсом и ее атласная пижама от «Брукс Бразерс» выглядят так невинно, словно мы перед так неожиданно прервавшимся сном и не занимались сексом. Мы стремительно спускаемся по лестнице в гостиную, но толчки уже прекратились; у окна мы видим голого Джеда, моего соседа по квартире, который с любопытством таращится на улицу.

— Что случилось? — интересуюсь я.

— Понятия не имею, — рассеянно отвечает Джед, почесывая подтянутый живот. — Похоже, землетрясение. — Он отходит от окна и плетется к дивану.

— Ой! — взвизгивает Хоуп, отворачивается и закрывает глаза.

— А, это ты, — произносит Джед, который только сейчас заметил Хоуп. — Привет.

— Ты не мог бы ненадолго одеться? — от имени Хоуп говорю я.

— Я же не знал, что она здесь, — отвечает Джед, даже не пытаясь прикрыть свою восставшую наготу.

— Теперь знаешь, — тянет Хоуп в своей аристократической манере, которая не перестает меня раздражать.