Джонатан Троппер - Дальше живите сами

Я пробуждаюсь, разбитый, несчастный, и все зову, все прошу: Подожди, я с тобой.

Я вылезаю на крышу и нахожу там Трейси с сигаретой из загашника Венди. Она удивленно оглядывается, потом слабо мне улыбается:

— Я заняла ваше место?

— Ничего, поместимся. — Я переползаю на гребень, сажусь рядом с ней. — В тесноте, да не в обиде.

Она протягивает мне пачку. Я беру, прикуриваю от ее сигареты. Так и сидим, глядя на городские крыши.

— Что у вас с губой? — спрашивает она.

— Кое-кто решил передо мной извиниться.

Она усмехается:

— Сильно болит?

— Только когда улыбаюсь.

— Что-то я не видела, чтобы вы улыбались.

— Вы застали меня не в лучший момент жизни.

Она поворачивается, смотрит на меня в упор.

— Ведь Филипп спал с той девушкой? С Челси? — В ее голосе нет ни гнева, ни даже обиды. Только грусть.

— Не знаю.

— Есть предположения?

— Трейси, он — мой брат.

— Понимаю. — Она затягивается, медленно и неуверенно. Похоже, курит она нечасто. — Я здесь в полном одиночестве, Джад. Мне нужен друг, кто-нибудь, кто честно скажет, свихнулась я или нет. Скажите честно. Между нами и восходом солнца.

Она наклоняется, вытаскивает сигарету у меня изо рта и, сложив свою и мою вместе, наблюдает, как струйки дыма сплетаются и тают. Потом тушит обе сигареты о шифер крыши. И видно, что вот-вот расплачется.

— Мы ведь оба не курильщики, — замечает она.

— Верно.

Я смотрю на нее довольно долго. Она старше меня, но в ней есть что-то от испуганного ребенка, какая-то давняя, неизбывная боль, которую ничем не унять.

— Между нами и восходом солнца, — повторяю я.

— Договорились.

— Спал — не спал… Наверняка не скажу. Думаю, да. А если нет, то это дело будущего. А если не с ней, то с кем-то еще. Это было, есть и будет. К нему липнут челси всего мира.

По ее щекам тихо катятся слезы. Она обхватывает руками колени.

— Спасибо.

— Простите, — говорю я. — Это ужасно больно, по себе знаю.

Она вытирает глаза и медленно выдыхает:

— На самом деле я сама виновата. Любое вранье, которое он несет, меркнет по сравнению с тем, как вру себе я сама.

— Вы заслуживаете лучшего. Я люблю его, но вы заслуживаете лучшего.

— А знаете, что самое печальное?

— Что?

Она слабо улыбается и поднимает лицо к небу.

— Он действительно меня любит. И в глубине души он хочет быть именно тем человеком, в котором я нуждаюсь. Но ему это не по плечу.

— Так что вы намерены делать?

Она на мгновение задумывается. Пожимает плечами.

— Дождусь конца шивы. Иначе нельзя. Ну а потом подгребу лохмотья гордости… и остатки собственного достоинства. И скажу «до свидания».

— Он очень расстроится, будет уговаривать. Вы к этому готовы?

— Я оставлю ему «порше».

— Ничего себе. Прощальный подарочек.

— Он все делает искренне, все… Но мне сорок четыре года. У меня нет времени на гнев и обиды.

— Возможно, вы — самый лучший человек из всех, кого я знаю.

Она улыбается и треплет меня по колену:

— Я многое понимаю в этой жизни.

— Где вы были, когда мой брак катился в тартарары?

— Всегда к вашим услугам. — Пошарив в карманах, она достает визитную карточку с рельефными буквами. Там ее имя и куча разных сокращений — ученые звания. Ниже — СЕРТИФИЦИРОВАННЫЙ ПСИХОТЕРАПЕВТ, еще ниже ИНСТРУКТОР ПО ЖИЗНИ, а отдельно — жирным шрифтом — девиз: Составьте план.

— Составьте план, — произношу я.

— У вас он имеется?

— У меня? Что угодно, только не план. Скорее, его противоположность.

— Могу я предложить вам бесплатный совет?

— Конечно.

Трейси поворачивается ко мне:

— Вы женились рано, практически в колледже. Вас страшит одиночество. И все, что вы сейчас делаете, мотивировано этим страхом. А вы не волнуйтесь, что не найдете новую любовь. Она придет, когда суждено. Сейчас надо научиться жить в одиночку. Вы станете от этого только сильнее.

— Для чего мне эта сила?

— Чтобы быть отцом, чтобы быть тем человеком, которым хотите быть. Вот тогда-то и наступит время строить планы.

Я киваю. И представляю Джен, дрожащую в пустой постели, измученную сожалениями. Она одна. Я один. Она — мой самый близкий человек.

— Одиночество годится не для всех, — говорю я вслух.

Трейси уходит в дом. Я остаюсь на крыше, наблюдая, как оживает город, и вижу, что из дома Калленов выходит девушка. В коротком черном платьице, в туфлях на высоких каблуках, со спутанными волосами, с размазанной по лицу косметикой. Та самая девушка, с которой Хорри был вчера в баре. Она жмурится от яркого солнца и словно бы не знает, куда идти. Или не знает, где она. Впрочем, на то и тупик, чтобы двигаться можно было только в одном направлении. И она поспешно, почти бегом устремляется прочь. На работу она вряд ли опаздывает, еще слишком рано. Похоже, она просто хочет поскорее унести отсюда ноги.