Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

— Вы так думаете? — парирует Паук. — А это? — И, не зачитывая донесения — чтобы я не опознал стиль? значит, раскрывает не все?), пересказывает эпизод, чересчур значительный, чтобы я мог о нем забыть. — Сколько ж это лет вам было? Ай-я-яй! Отец семейства, жена, чудные дети… Это как?

Мне остается лишь головой качать: и все-то вы знаете!

— А это? — не унимается он. — Уже подав документы… Тут бы вам и вовсе сидеть тише воды и ниже травы (Так именно и сказал — ниже травы!), а вы в это время?.. Диссидента прятали! Думаете, мы не знали?

— Это уже не я, полковник, это жена, — сказал я.

Он вдруг встал.

— Вы шутите. — Я покачал головой.

И тут непонятное случилось, не из повседневных явлений, это не описать. Словно стало чуть-чуть светлее. Даже не чуть-чуть, а еще меньше. И как-то чуть легче дышать. И как-то внезапно, скачком, переменилось настроение. Показалось, что вся жизнь впереди — жизнь, на которую полковники не влияют. А Паук скукожился, от него ничто не зависело. Зависимости были отныне в моей воле.

Он постоял у кресла и как-то не совсем ловко влез обратно.

— Ваша жена…

— Это была исключительно ее инициатива.

На лице его кисловатое удивление сменяется не сулящей ему в этой беседе плодов глумливой усмешкой. Но мой ответ швырнул меня в прошлое и разом прояснил, сколько у нас было общего. И у меня вырвался вопль. Я заткнул его кашлем. Паук поглядел с интересом, толкуя услышанный звук. Судя по его движению к графину с водой, истолковал верно.

Я задавил кашель и выдал американскую улыбочку.

Вот на основании чего делались выводы о моих умственных способностях… Дескать, безнадежен тот, кого даже жена не может образумить.

Ладно, сейчас мой выстрел. Уж постараюсь не промазать.

— В непрактичности моей вы меня убедили. Давайте теперь посмотрим, как обстоит дело с практичностью вашего ведомства. Допустим, приспосабливаясь, я мог жить комфортабельнее. Но я и еще десятки тысяч таких, как я, хотели комфорта не только для себя. Помните, как мы мечтали о послевоенной жизни во время войны? Какие картинки себе рисовали! И что же? Такая жизнь пришла к побежденным. А победители остались гнить в дерьме. Вы-то знаете нравственный потенциал военного поколения. С ними, с оставшимися в живых, можно было горы сгладить, реки, не дай Бог, и впрямь вспять повернуть. Еще и нашим поколением можно было немало переустроить. Вы нас задавили. Растратили нас. На оборонную промышленность. На приоритет в космосе. На затыкание нашими телами радиационных дыр. А теперь на смену нам, идеалистам, пришли прагматики. Они себя эксплуатировать не дадут, дудки! Ни на пулеметы не полезут, ни в днепровскую злую волну. И на всеобщее благо им плевать. Скорее они вами дырки заткнут, чем вы ими. Чего же вы достигли, подавляя?

В чем-то вы правы, сказал он с досадой, но не мы же политику определяли, нашей вины тут нет.

У вас с вашими господами такое сращение, что и политику вы определяли. Да о чем говорить! Лучшие кадры направлялись в ваше распоряжение. Вы и сами, насколько я понял, разнообразно образованны. Но усердно сажали нас вместо того, чтобы с нами разговаривать. Ничего лучшего не нашли? Раз уж вы воспитали неестественного человека, действующего себе во вред ради так называемого всеобщего блага, нет бы использовать его мысли?! Вводить в аппарат! Не могли вы в своем гигантском ведомстве еще один научно-исследовательский инстутут создать — Институт реформ? Ну, не открывали бы нам своих секретов, кому они там нужны… Нарекли бы Иститутом прогнозирования, вам любой бюджет отвалили бы, уж на вас-то не экономили. Вы-то знали, что в нашем лице имеете патриотов не меньших, чем вы сами. И были бы мы по одну сторону баррикад, мощь державы крепили вместе. Если бы вы и впрямь государственной безопасностью были, а не безопасностью вождей. Вы, полковник, выбрали жизнь в аппарате подавления. Вы согласились на это.

K вашему сведению, я в Комитет пришел из армии, из академии Генштаба. А вы… Ну, да, теперь-то задним умом… Но что вы там о наших функциях знаете и о том, каких трудов стоило не дать державе развалиться, какие способности нужны, чтобы работать тут, сколько недоспать, сколько оскорблений перенести вашей же безопасности ради!.. А потом приходят всякие… Вы одно учтите: если бы не мы, тут бы уже реки крови лились.

— Благодетель вы наш, да никак в вашем лице человечество получило незаслуженный подарок!

Реплика моя имела неожиданный эффект. Он не разъярился, он рассмеялся.