Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Минут через десять приехали из ГБ, всех отодвинули, предъявили Букету удостоверения и увезли.

Сейчас глубокая ночь, три часа. Сижу и слушаю фонограмму этой миленькой сценки. Букет оставил мне на вечер свой диктофон и велел крутить непрерывно. Я слушаю и читаю: днем он описал то, что произошло накануне. Читаю и, знаешь, словно разговариваю с ним.

Эвка, я найду его под землей. И лягу рядом. Хоть и не знаю, надолго ли.

Сижу вот, читаю, пишу, а с диктофона слушаю единственную фразу, Букет выпалил ее, как ультиматум, а ты мне подскажи, из какого рыцарского романа, из какой эпохи красных плюшевых кресел и вальсов он ее выкопал и втащил в наш вонючий век:

— Сударь, вы забываетесь!

Кабинет Паука. Не посчитались, из постели вытащили трудягу-полковника. Оперативно работают, ничего не скажешь. Говорят, в райхе до самого краха розыск не отнимал более суток. При том, что все было разбомблено и половина Германии удирала с востока на запад. Орднунг! Вот у кого наши мастера учились.

Но беседа так нежна, что и в самом деле можешь подумать, что ломился в открытую дверь, что сюда и надо было мчаться со своими проблемами вместо опасных прыжков в чужие окна и свиданий с ублюдками, свиданий, которые ну просто не могли не стоить мне жизни, не будь так безумны и внезапны, что жизнью пришлось платить оплошавшим ублюдкам.

Редкий мерзавец, доверительно сообщает полковник. В юности проходил по делу о коллективном изнасиловании с нанесением увечий, отвертелся, пришел к нам, мы его предупредили в смысле морального облика, нет же, опять попался. И опять, представьте, отвертелся, хоть мы и пальцем ради него не шевельнули. Он и с нами вел двойную игру, об этих махинациях ни гу-гу. Вымазан был, конечно, по самые уши, вот и отравился.

С этого момента — благодарю, полковник, за спасительную ложь, — бдительность восстанавливается. Вешать мне на уши, что Косой Глаз не знал об экономических кунштюках ГУГа и об участии в них всякой сошки, вроде Завгара, а, главное, что такой эмбрион способен отравиться, гнида, он и в тюрьме процветал бы, а в его арсенале яда нет даже для себя, у него нож, молоток, пистолет… Ну, господа, очень уж вы невысоко меня цените.

Согласно киваю, но распирает желание узнать, откуда тянется эта характеристика простака. И почему так она устойчива. Люди ведь меняются, редкий юноша не умнеет к старости. Неужто таким я выгляжу лопухом, что кажется допустимым излагать мне любую чушь?

Терпение, узнаю, беседа нетороплива. Выражаю сожаление, что-де сразу надо было мне из кабинета Первого идти сюда. И, как бы невзначай, задеваю некий эпизод из прошлого. Паук заглядывает в пухлую папку и лукаво усмехается: Да, состыкуйся вы с нами тогда, были бы ученым с именем… Не знаю, кто потерял больше, тоже лукаво отвечаю, выше заурядного доктора наук не прыгнуть, а имя я и так приобрел, еще какое — Городской Сумасшедший! И массу беспокойства вам доставил, все был от вас по другую сторону баррикад…

Он разводит руками:

— Сами так распорядились, милейший. Бунт с политической окраской во время сельскохозяйственных работ… — (Какая там политическая окраска… Жрать хотели.) — И лжетоварищество ваше…

— Почему лже, сударь? — Тут уж я обиделся.

— Ну, виноват, оговорился. Могли доброе дело сделать и для себя, и для народа. Та сявка, за которую вы головой рискнули, вылезла после института в деятели, мы уж и сами не знали, как ее засунуть туда, откуда она вылезла. Назови вы тогда его имя — он и не вылез бы, а страна богаче стала бы талантливым ученым…

Опять талантливым… Пой, ласточка, пой. Но вот, значит, что ликвидировало мои шансы на аспирантуру, о которой я мечтал и ради которой так неистово учился: крест на мне поставил Косой Глаз. А ведь клеились они до этого ко мне через комсомол, теперь вспоминаю. Но какое сотрудничество с тем, кто и на допросе не называет имен… То ли дело уголовнички типа Завгара, с ними сотрудничать — милое дело.

А интересно скользить по прошлому с таким информированным гидом. И досье мое приоткрылось, исполнилась еще одна мечта. Спроста ли? Выходят ли отсюда те, перед кем раскрываются их досье? Неважно, вперед, вперед! Я все еще тяну время, это не лишне, если прикрываешь отход.

И все-таки жаль. Вскоре эти папки станут доступны любому корреспонденту, а я, как платил за все полную цену, так до самого конца и не научился подешевке…

— Справедливости ради надо отметить, что на этом я прекратил безумства, — замечаю с рассчитанным самодовольством.