Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

О Земле, об экологии, объединенной Европе.

Да чхать им на это, они и оттуда свернули бы на масонов и евреев. Секс был наименьшим злом. Но вот ненавидящее пламя бушует вокруг, они обступили меня и лают в лицо: на, на, жри, лопай, давись! Уммм, что за бабец! да как исполняет! а груди у нее! а ноги! ягодицы! А родинка на таком-то месте!..

Разгром! И бесценный урок для Дочери…

Растворил таблетку во рту и не почувствовал горечи. Молчу и стараюсь не слушать. Но они лезут в глаза, кричат уже не в уши, а в самый рот. И что кричат!

Эта тварь, какое она имеет ко мне отношение…

Имеет. Приручил — отвечай. Здесь каждый, кто сейчас пачкает, мог приручить ее, каждый, кто не лжет. Она доверчива. Могла быть счастлива с любым, лишь бы добр был к ней и уважал ее материнство. Вся вина ее в том, что ей нужно тепло. Как всякому. Она искала его, как умела.

Прошло три часа? Прошло или нет? Не вижу циферблата, не могу разобрать…

Да, весь путь к своему благосостоянию и достойному воспитанию сына она честно проделала собственным передком. Но при том она совершенно беззащитна!

А этот… Что орет эта скотина? О ком? Об Анне? о сыне? о жене? О чьей жене?

Анна-Мария, дева чистая и непорочная, кто, роженица, защитит честь твою в этот тяжелый для нашей Родины час…

Крепись, молчи!

Если смолчу, переборю это бешенство, не брошусь на творящего гнусное, мне не дано будет войти. Истрепанная и жалкая душа, недостойная вечной жизни, будет отвергнута и не встретится с чистыми сестрами…

— А главнае, канешна, ротик. Ротик у ние, я вам далажу — яяяййй!

Бутылкой!..

Упал без звука.

Все. Вот и убил.

Эвка, это опять я.

За окном ночь, я в своей комнате, маман мотается по коридору, папка неизвестно где, жизнь разбита, вертятся колесики, крутятся моторчики, заиньки и паиньки баиньки хотят…

Мой олух Букет выдал.

Хоть мы с тобой девушки экстравагантные и перепробовали все вкусное и невкусное, все перекурили, перенюхали и славненько перебесились — пока благополучно, слава аллаху, — но журили нас заботливо и живем мы в неге. По счетам с нас не спрашивают, а если спрашивают, либо платим, либо нет. Нам угождают. Я не о том, что пальто подают или доставляют всякие невозможности, а вообще, в широком смысле. Даже и сейчас я не очень тревожусь. Все пройдет, будни вернутся. Мы инфанты власти, не спорь, это так. Нам улыбаются, перед нами заискивают. Кто не заискивает, те за забором. Ну, скривит нос кто-то в университете, ну и что? Ответила и вернулась в свою среду. Знаешь, это — счастье. Несчастье — быть в чужой среде. Оказаться в ней. Ужас, жуть. Я видела это. Видела, как убивают чужака. В толпе влиятельных людей, так они себя называют. С Жепиком Во главе. Я тебе не писала, этот козел стремился между моих ног. Представляешь? Вообразил себя героем моего романа. Такой был сладюля, пока я его не отшила. Сегодня я видела, каким он может быть.

Помнишь «Журналист из Рима»? Предки укатили на уикэнд, а мы забрались в постельку, включили видеомаг с тремя девусечками такими хорошенькими, ты стала целовать меня в ушко и шептать такие слова, что я потекла, как Снегурка. Ты, наверное, помнишь, такие дни не забываются. Потом я уснула, а проснулась, когда фильм с девочками уже окончился и ты смотрела что-то черно-белое. Ты лежала на животе, опершись на локоть, волосы у тебя рассыпались, пахла просто замечательно, я полезла было к тебе, а ты цыкнула и сказала: «Обожди, давай смотреть!» Я обиделась. А потом фильм меня затянул. А потом помнишь, что было? Как мы ревели от обиды за этого идиота, за этого растяпу с его никому не нужной добротой, как кричали в экран, словно он мог услышать: Дай же им, дурак, дай им всем в морду!

Эвка, все повторилось не на экране, а в шаге от меня.

Сама понимаешь, после маляров мы все были на взводе, и Букет взялся нас развлекать. Да так, что даже маман забыла, под каким мы все колпаком. Рассказывал он о себе такое, что у меня затылок разболелся от хохота, хоть, если подумать, все это было совсем не смешно, — в какие положения нелепые попадал он там, в своей Америке, из-за незнания языка или обычаев. Вот разница между нашим и их юмором: наш о ком-то…

Потом поехали мы с ним сеять, как он выразился.

От вечера, конечно, многого ждали, хотя и не того, что случилось, и явились на него даже те, кто обычно не ходит. Зал благоухал, и цвел, и млел. Прибыли самые холеные кошки в сопровождении котов — владельцев и совладельцев. Каждая казалась себе пупом Вселенной и вела себя соответственно. В центре был Букет в новом варианте — уверенный, спокойный и знающий себе цену. Мир — театр… Также увидела я, что цену ему знают и кошки.