Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Стол был, словно готовили поминки. И сервировка не столовская. Ну, все и набросились. Жалею, что ты не видела, как Букет лукаво на меня глянул, но тут же двинулся к столу, чтобы не выделяться, и как ловко разговаривал, еда ему не мешала. А кошки и коты жрали — лампочки лопались, только сопли успевали вытирать.

Эвка, этот старый хлюст еще и не упускал ничего достойного. Достойного и не было, но ни одна, желавшая обратить на себя внимание, не просчиталась. Я так обозлилась, что ущипнула его не на шутку. Но стало интересно: ведь дохлый же старикашка, только-только отошел от приступа, как же так? Вот когда я и свои ужимки увидела со стороны. Как наши дамочки громко говорили, визгливо смеялись и делались и пошлы, и глупы. А он был сама естественность. Вот чего можно достичь с возрастом. Мы не простушки, но в старости себя, сегодняшних, будем презирать.

Притом еще и одет он был потрясно. Светло-серый новехонький костюм в белую полоску, белая рубашка, это маман постаралась, замшевые башмаки никакого света. Единственное цветное пятно в наряде был галстук. Просто пятно, неяркое. Словом, так никто не был одет. Американец!

К тому, что он побьет всех нарядом, я была готова.

K чему оказалась не готова — это к его кобелиному поведению.

Может, просто натура у него такая — чаровать напропалую всех подряд? Понимаешь, специфического интереса — в охапку и вон с тормозов! — не проявил. Но мил был так, что все областное бабье пришло в экстаз. Старичок раззадорил эту свору, и запахло, как на собачьей свадьбе. Ничего, что от кошек я перескочила на собак? Насколько права — не знаю, может, он просто опьянел в таком садке после затворничества и увидел, что все доступно!

Кобелей, сама понимаешь, этот парад не расположил в его пользу. Мужики его изолировали и, слово за слово, стали с него снимать стружку. Начал Жепик, а там и другие загавкали. Букет остался с этими мордами один-на-один. А меня заклинило у бара. Букет отступал, ему нужна была стена для опоры, и его приперли к стойке с противоположной от меня стороны. Глупо, но разговор шел о бабах. Наши кошечки, конечно, гастролерши, но он с такой дешевкой жил, она под трамваем только и не лежала. Смазливая деревенщина, немолодая, хотя по сравнению с ним, конечно… Вообще-то она зажигалочка. И они давай ему расписывать — кто ее, и когда, и как, и где…

Что-то он вякнул насчет ее души, чем вызвал бурю оваций: во дает, где нашел душу! Мы ее, кричали они Букету, и так, и так, а она тебя, как мы ее, а ты перед ней на коленях стоишь, а-ха-ха! А что, он говорит, плохого (стать перед женщиной на колени? Перед блядью, хохотали они, посмотрите на христосика!

Он был прижат к стойке, его уже стали хватать руками. Знаешь, сперва трогают, потом толкают, потом бьют. И тут он сказал: представьте, я ее люблю именно такой, какой вы ее сделали — несчастной и поруганной.

Тогда уж и у меня челюсть отпала. А тот, хвататель, сказал: через нее все мы тебя так и этак, а ее мы еще и не так употребим.

И я поняла, что сейчас его убьют.

Понимаешь, Эвка, он беззащитен. Ему если говорить ласковые слова, то под это бормотанье с него шкуру можно с живого снять. Он не реагирует на обстановку, лишь на слова. Он все принимает на веру, все, что ни говорят. Наш любименький, славненький ты наш, опусти ручки, гениальненький, вот так, не сопротивляйся, это быстро, отсюда и в вечность, закрой глазки и — дубиной по голове шарах! — и он не шелохнулся бы.

Но они ему не так говорили, а брызгали ему в лицо, и хвататель, пока другие придвигались со всех сторон, что-то стал паскудно расписывать и кривить рожи. Я увидела, что глаза у Букета стали светлые и страшные, быстро перелезла через стойку, чтобы стать возле него, и тут все раздались, и я увидела того ничком на полу, а Букет с расколотой бутылкой в руке говорил в полной тишине: имена некоторых из вас ложатся сейчас на стол министерства юстиции, убийство лишь отягчит обстоятельства, валяйте, это не позор для собаки быть растерзанной шакалами, но кое-кого я пораню, легко это вам не дастся.

Пока они соображали, я увидела в руке у Жепика пистолет и как завизжала!!!

Того унесли, Букет остался стоять, где стоял, Жепик не спрятал пистолет, но я не отрывала от него крысиного взгляда, и он это видел, атмосфера от моего визга прочистилась, к ним вернулся страх, ко всем, кроме Букета. Он стоял с этой бутылкой и швырял им в лицо такое, от чего даже я взбеленилась, это было и обо мне, и о тебе, Эвка, обо всем нашем эбществе. Он злил их, он их вызывал, чтобы быть убитым. Уж этого было бы не погасить. Но они поняли, даже последние недоумки в стаде. И молчали, словно на лекции.