Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Это была заявка на получение кассеты.

Простите, сказал он, шестнадцать и двадцать один.

Девочка и мальчик? Он кивнул. Вы говорите, они перечитывают мои книги? Попросите их, они вам покажут место, где персонаж, которого мне бы хотелось отождествить с собой, если бы я смел, кричит: «Цель не оправдывает средства!» И вообще, извините, мне пора.

Тут он и рассыпался в заверениях.

Что же их интересует? Я дилетант во всем. Профессионал я лишь в сострадании. Из таких можно сделать наилучших сексотов и подкладывать их самым высокопоставленным людям. В какую щель хотят они сунуть меня в качестве трансмиттера? Почему не останавливает их бесплодность прошлых попыток?

И еще: этот фрукт рассуждает о путях и средствах так, словно у них и впрямь в запасе вечность. Блефует или действительно не понимает, что они разваливаются?

Знобит. Ну знобит и все тут. Неужели заболеваю? Если, конечно, это не нервное. Потому что всеми рассуждениями я только то и делаю, что глушу опасения. Деятельности моей было вдоволь, и в провокаторах по-прежнему нет недостатка.

Что, в самом деле, я знаю о Балалайке? Вот он поставил крест на сотрудничестве, тем паче что принят почин не принимать более починов. Что бы ему теперь заложить коллегу и заработать на нем испытанным способом? Дескать, не удалось поймать рыбку — хоть воды напьюсь.

Так он несомненно и сделал.

Это, впрочем, не так страшно.

А вот можно ли поручиться, что Рыбник не ведет двойную игру перестраховки ради? Он из таких, из перестраховщиков. И он не брезглив, это-то мне известно, разве сколотишь состояние иначе…

Но и это еще не страшно, я ничем с ним не делился. Он знает лишь о встрече. Ни места, ни хода переговоров, ни — наипаче! — примет участников. Так что и здесь я в порядке.

А если в машине было третье подслушивающее устройство… Это, кстати, может служить косвенным объяснением той чести, коей я удостоен — беседовать с самим начальником отдела Пауком. Если Сека переводят в другую область на повышение, летит кувырком дознание по делу ЛД и остальное. Накрывается к такой-сякой маме главный замысел — захоронение оставшегося пепла и сооружение хоть бедненького мемориала над страшной свалкой.

Но что я могу? Лишь ускорить темп. Ни слова Рыбнику. Никаких контактов с Балалайкой. Бравада перед клешнями Паука. Кстати, из бесед с ним, как он ни хитер, можно примерно очертить, что они знают, а что хотели бы узнать.

А в данный момент главное — отсечь Анну с Мироном. Притом немедленно.

Обожди, что-то еще, что-то еще…

Что?

Паук… Я уже слышал это имя!

Где?

Проклятый склероз… Как мне, старому, тягаться с ними…

При ограниченности твоих контактов, приятель, не так уж много мест, где произносились имена косоглазиков. Думай!

Если б умел… Цены бы мне не было. Не только не знаю, как это делается, но и знать не желаю.

Однажды я подумал: интересно, как это происходит — мышление? Где там, в мозгу, и как именно зацепляется крючки за петельки?

Наверно, влез чересчур глубоко, потому что почувствовал, что не могу выбраться, втягивает — всего! В последний миг я, смертный, не выдержал и отшатнулся от этой воронки, но было поздно, разум камнем шел ко дну. Спасло то, что сидел у стены. Отпрянув от понимания, равного безумию, я долбанулся о стену затылком. Это своевременное сотрясение мозга сохранило мне рассудок. С тех пор оставил это занятие — думать о том, как я думаю. Думаю — хорошо. А не думаю — так еще лучше.

Есть! Бородавка! Он сказал, что желал бы видеть на совещании товарища Паука. Ясно, назвал главного специалиста. И работы у него теперь по горло. Так что, милейший, тебе и впрямь оказана честь. Дело, стало быть, серьезное.

Бррр, что за озноб чертов! Чаю, аспирину и в постель. Но прежде всего к Анне. Прежде чая и аспирина, как ни противно в этом состоянии покидать свое логово. Вот моя траншея, вот мой двор пустой. Не улицей, доберусь закоулками. Даже оперативщики Косого Глаза не знают закоулков моего родного города так, как знаю я. Пусть и в ознобе и недомогании.

Чего, собственно, я тревожусь о ней? Разве при всех делах не остается она для меня лишь сексуальной игрушкой?

Да, верно… Но рискуя ради людей с меньшими заслугами, понимаешь, что сексуальная игрушка — это не так уж мало.

Вот ее дом, типичный монумент титскизму эпохи Загнивания. И вот, стало быть, при каких обстоятельствах наношу я ей первый визит…

А ведь не будь пресловутого личного элемента, куда прохладнее прошел бы мой первый контакт с их Движением. Не встреть я там Мирона-Леопольда. Донял меня мальчик этим своим Спасыби за матир…