Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Вы мне даете рецепт типа Насреддина — сидя в мешке, не думать про обезьяну, сказал он. Сами-то вы нашли выход из положения, почему бы не поделиться опытом?

Ага, приехали к Анне… Ну, дитя мое, это мы прикончим…

Вот вы ловите меня на живца, на себя самого, то есть, и не подозреваете, что платить придется куда дороже, чем планируете. Чем платить? Подите к черту, заорал я, торгуете вразнос и собой, и женой, ничто не свято, лишь бы отличиться перед начальством, холуй!

Вы, старый дегенерат!.. Побелев, он давил в пепельнице окурок. У вас еще будет время пожалеть, что вы родились на свет!

Ага, время будет… Это важно. А жалеть или не жалеть — мое дело.

Уже жалею, поскольку беседую с такой мразью. Переходите к сути, меня от вас тошнит. И еще рекомендую вам обратиться в диспансер на ул. Матюшенко, там специалисты, покаетесь, а они вас научат, даже на пальчиках покажут.

Он захлебывается от злобы. И, уже не скрывая ее, задает серию вопросов. Некоторые повторяют те, что недавно задавал Сокира. И я отвечаю иначе. Не противоположное, но чуть другое. Пусть сравнивают. Резон мне самому неясен. Пруденция!

Нам известно, говорит он с ехидной грустинкой, что не одна тоска по родине привела вас обратно, что есть у вас и конкретные задания, и вы вполне успешно приступили к их осуществлению. Ну, ребята, сказал я, вам придется попотеть, чтобы состряпать из меня дельце. А вы нам поможете, осклабился он.

Если ему дана инструкция или вообще существует инструкция относительно меня, то сделать уже ничего нельзя. Ни исправить, ни испортить. Но если они находятся на стадии формирования инструкции… или запугивают меня… или вербуют… Если они все еще меня вербуют!..

Сколько, сказал я и откупорил бутылку, налил пива, и закурил, и он обалдел. Предполагалось, что стану сторониться отравленного обезволивающим наркотиком пива и пропитанных какой-нибудь дрянью сигарет, а я так быстро отпил и так решительно затянулся, он не успевал следить за моими движениями. Ну же, что я за это буду иметь? а также что и на кого должен клепать? Притом сразу предупреждаю, господа хорошие, если речь идет о ком-то из моих знакомых или друзей, кина не будет, это наперед, пока игра не начата. Прокрутите с начальством, а я посижу, пивком вашим побалуюсь, окей?

Он забуксовал. А во мне забурлил компьютер, гроссмейстер, играющий с начинашкой. Идите, сказал я, глядя ему в зрачки, зовите начальство, я не шучу. Вы что, забормотал он, вы что тут паясничаете. Ваше задание — меня раскрыть, ну, раскрыли, сказал я, перемежая каждое слово глотком пива, я готов сотрудничать, только надо ли вам это?

Вы что, в поддавки играете?

А во что с вами играть?

С нами не надо играть. Нам нужны факты.

Ну, придумайте их, как всегда, сказал я и отвернулся от него со своим стаканом.

Что бы ни было, это произойдет не теперь, не здесь. Публикация в Москве, правда, не мешает тихо пришить меня в провинции, но не сегодня, это точно. Взяли меня утром, это видели прохожие. Теперь, когда я побрился и хожу чисто одетый, они даже стали со мной здороваться. Так что — не сегодня. У меня еще остается время пожалеть, что я родился на свет.

Но почему тихо? Неужто меня уже хлопнули, пока я так уверенно рассуждал о безопасности, и я потягиваю пивко уже в раю? Вот ты был — и вот тебя нет. И все так же светит прохладное солнце? И деревья с поредевшими кронами на вершине холма, у цитадели, так же приветливо кивают и приглашают в компанию? Я скоро приду к вам, друзья.

Удрал мой собеседник, вот почему тихо. Оставил меня и убежал. Пошел к начальнику жаловаться. И начальник примет меры, чтобы дитятю-сотрудника не обижали сумасшедшие писатели-американцы.

Вдруг я понял, что повторился. Тот же прием, что и с Сокирой. Как это меня угораздило?

Наверно, в глубине души я уверен, что старый предатель Сокира на сей раз не предаст. Он признался, что лишь я каким-то образом скрашиваю ему неотвязную думу, и подозревает, что источник влияния в том, что основа его то ли недоказуема, то ли не требует доказательств. Конечно же, не требует. Если вера доказана, это уже знание. А я ему такую веру передал бесценную…

Значит ли это, что Сокира переродился? Нет, конечно. Не так я наивен. Все проще: я стал для него столпом веры. А столпы не раскачивают. Предать (значит, лишиться последней надежды на спасение души. Такими делами не шутят. Шкурные интересы не всегда материальны.

Впрочем, если этот прозелит зайдет чересчур далеко в своей вере, то решит, что я Христос, а ему надо сыграть роль Иуды.