Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Я этого и не добиваюсь…

Заткни писку!..и сочувствовать тебе тоже не многие будут. Что же остается? Чего ради дернуло тебя взяться за этот безнадежный труд? И эстетически стряпня твоя не бог весть что…

Во-первых, не трогай Бога, это у тебя не звучит. Во-вторых, ты же сам сказал, что поэзия, подобно солнцу, даже навозную кучу заставляет отливать золотом.

О, нет, только не это! — завопил он. — В описаниях у тебя много золотого солнца, но куча от этого не перестает смердеть.

Мы с тобой разные художники, сказал я.

Ах, себя ты тоже причисляешь к художникам, отметил Мандарин с французской тонкой улыбкой, и я утерся.

Но взорвался.

Ты думаешь, что жил при режиме жестокого подавления мысли. И факты свидетельствуют в твою пользу. Твой роман подвергся судебному преследованию, тебя хулили на всех перекрестках. Этим ты гордишься. Но обитал ты в башне из слоновой кости. Не служил по 10 часов пять-шесть раз в неделю. Время было твоей собственностью, ты посвящал его чтению, писанию… Поглядел бы я на тебя здесь! Книгу не судили бы, нечего было бы судить, ничто не было бы опубликовано. Судили бы тебя! Да, я не умру как писатель. Мне не дали родиться. Есть ли что-то горше? Я мог стать одним из самобытных литераторов нашего времени. У меня были мысли. Рецензенты приезжали посмотреть на меня. Враждебные обвиняли в подражании авангардистам, которым подражать я не мог по той прочине, что никогда их не читал. Недавно прочел одного, понравилось. Значит, это просто висело в воздухе, и я это чувствовал. Мои замыслы были значительнее твоих. (Уж извини!) Война идей, например. Им не дали ходу, и в этой дыре я оказался осчастливлен таким сюжетом — неудавшейся жизнью. Сюжет всех времен и народов. А тебе с сюжетами не везло, потому что везло в быту. Сам понимаешь, разные картинки открываются из башни и из сортира…

Ах, о чем говорить, вдруг соглашается Мандарин, чтобы писать, я обладал всем, чего можно желать. Круглым рабочим столом, независимостью, двумя сотнями хорошо очиненных перьев и умением ими пользоваться. А тебе…

А повезло мне. Повезло, как твоему соседу по пантеону дону Мигелю, ввернул я. Мандарин осатанел, и я заторопился, чтобы его ненароком не хватил кондратий: Он тоже не жил в башне из слоновой кости и тоже не гнушался дерьмом.

Этим исчерпывается сходство между вами, заорал Мандарин. Дон создал гениальный характер, а ты? Что ты пишешь? Знаешь ли ты, что пишешь? Нет? Так я тебе скажу со всей неподкупной прямотой и большевистской суровостью: статистический роман. Вы все слишком большие реалисты… — Не в последнюю очередь благодаря тебе. — Не выделяете ни трусости своей, ни геройства… Благодаря тебе, все благодаря тебе, учитель. — Да замолчи! Так перепуганы вашим информационным взрывом, так стараетесь быть краткими, что стали невнятными. На деле ни взрыва у вас, ни информации, и вы не умеете отличать главное. Да я на твоем материале написал бы два конкретных романа. А Милый Друг целых три, а к тому еще пять повестей и дюжину рассказов. А ты мусолишь непонятно что. И факты приводишь какие-то зверские. Не верю! Чего ты добиваешься? Чтобы твой Эвент не бросил рукопись на середине? Чтобы дрожали руки и колотились сердца? Чтобы люди остановились, задумались? А то им думать не о чем, ха-ха! Ты не достигаешь цели! А если достигаешь, то фактами! Отвратительная эпоха снабдила тебя ими в отвратительном изобилии! Ты же им не веришь, ввернул я, но он уже не слушал, он закусил удила. Это не искусство! это газета! анекдот! Талант теперь не редкость, но уж чего ни у кого не найдешь днем с огнем, так это добросовестности!

Я отдал бы тебе остаток жизни, чтобы мой сюжет был перенесен в красивую твою голову и изложен с присущей тебе классической ясностью.

Не верю! Не отдал бы ты остаток жизни, чтобы я изложил за тебя сюжет! И не мог бы я изложить твой сюжет! А сам ты на свой сюжет не можешь взглянуть со стороны! Не можешь — и все!

Не вопи. Даже на далекий тебе сюжет Эммы ты и сам не смог взглянуть со стороны. Мне кажется, дорогой мэтр, никто не в состоянии взглянуть на свою жизнь и на дела свои со стороны. И еще мне кажется, это и есть то, что отличает жизнь от смерти. Когда обретаешь способность взглянуть со стороны и увидеть, как все смешно, лишаешься возможности даже пикнуть о том, что увидел. Наша жизнь трудна. И все-то мы делаем через силу. Легко только созерцать да судить. Судить тех, кто делает.

Не сердись, сказал он. Я пекусь только об эстетической стороне дела.