Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

— Охотно! В самым общих чертах — Украине от России не выпало и сотой доли затрещин, какие перенесла Шотландия от Англии, с которой и поныне составляет королевство, учрежденное двести лет назад на вечные времена. Вас Россия защищала — от поляков, от татар. Англия Шотландию опустошала. Цвет нации оказывался уничтожен после очередного вторжения. И все же объединились. Все ли ладно было? Нет. Шотландия все еще беднее Англии, чего об Украине отнюдь не скажешь. Но когда я заметил собеседнику-шотландцу, что не мыслю враждующих Англии, Шотландии, Уэльса…

— Обещаю тебе, — сказал Малкольм, хрустя моими костями у трапа самолета, — что мы и впредь будем задавать этим подлым трусам трепку только в анекдотах и на футбольных полях.

— Разделение ничего вам не даст, кроме изоляции и нищеты. И возможного развала в будущем на две части — восточную и западную. А свобода у вас и так уже есть.

— Интэрэсна думка, — опережая остальных, сказал Утопист, — мы повэрнэмось до нэи, але на рази мы маемо доповисты важлыву информацию про сучасный момэнт и обмиркуваты становыще з ризных бокив, нэ выключаючи и ваших поважных зауважень.

Так они меня переиграли и снова повели в разговоре. Но уже не с той бесцеремонностью, с какой начал приезжий.

— Кажется, обсуждение зашло в тупик, мы переубеждаем друг друга, это напрасная трата времени, — сказал я по прошествии часа и игнорировал тяжелое впечатление от своих слов. — Вы все о будущем, а мы не можем забыть прошлого. Не задержу вашего внимания. В Америке я жил богато — по здешним понятиям. У меня был дом, но ремонтировать его приходилось самому, я не мог позволить себе приглашать рабочих. Как-то пришлось чинить порог. Под дверью образовалась щель, зимой в нее наметало снег, летом всякие жучки-паучки набивались вовнутрь, строили гнезда и делали там свой маленький насекомый гешефт — охотились, плодились и так далее под сенью надежной крыши. Прежде, чем начать работу, я, естественно, почистил рабочую площадку, то есть смел все гнезда и всех этих жучков-паучков укокошил. Без зла, исключительно в видах экономии времени: не ловить же и не эвакуировать каждого с его яйцами за порог персонально. Вот и обернулась моя великая стройка для этих зверушек внезапным прекращением их жизни. Понимаю, всякое сравнение хромает, но, думаю, и вы понимаете, что в этой притче до ужаса много общего с тем, о чем мы толкуем. Да и терминология спущена — великий народ, малый народ… Вопреки желанию моих соплеменников, я представляю не только их, но все меньшинства региона. Будьте готовы к тому, что они не поймут слова национальность или вероисповедание там, где должно стоять слово гражданин.

Это принято было нормально, на время установилась этакая тишь и гладь и божья благодать. Стороны проявили единодушие и не разошлись ни в чем. Разногласия — сразу резкие — начались, едва речь зашла о тактике. Я сказал, что ничем не могу повлиять на ход событий в желательном для меня замедлении реакции распада с выделением чудовищного количества разрушительной энергии, но и пальцем не поведу ради навязшего в ушах ускорения. Будь то ломка или стройка, все надо делать обдуманно и постепенно, это профессиональное кредо, с него я не сойду.

Двое из шести не поддерживали меня, но и не возражали. Я знал: едва за мною закроется дверь, они станут защищать мою точку зрения, возможно, более удачно. Но четверо, большинство, были настроены категорически, а двое из них стояли за крайние меры, вплоть до призывов к толпе.

Шановный, сказал Явор, явный лидер группы и не удивлюсь, если всего движения в регионе, с Утопистом напрочь уже задвинувший егупецкого эмиссара, цэ нэ дуже прываблыва вдача, колы людына кохае свои переконання и нэ бажае з нымы розлучитыся. Людына на вашому ривни пэрэважно гнучка и здатна на набуття нового досвиду и новых пэрэконань. Я сказал, что за негибкость меня и уполномочили на переговоры, ибо все, что нам осталось — это убеждение, что наши жизни чего-то еще стоят. Если нас убедят в обратном — что ж…

В последовавшем затем обмене мнениями с преимущественным употреблением ненормативной лексики оппоненты настаивали на своем, приводя мой же давний довод: что не делается быстро, не делается никогда. Я, подивившись втихомолку, как небезобидно слово, даже сказанное с наилучшими намерениями, советовал не цитировать меня против меня же, этим меня не проймешь, и счет вести не на выигранные в борьбе дни, а на сбереженные жизни, без чего вы, почтенные, скатитесь в ту субстанцию, из которой так усердно стараетесь выбраться.