Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Итак, я надел ватник. Вряд ли это поможет, если придется падать с высоты в тридцать пять футов. Черт бы побрал этого Жучилу, не мог найти диван-подругу с квартирой на первом этаже. Тогда, правда, пришлось бы выдумывать иной план, и он вряд ли был бы проще. Под ватник я надел еще и кожаную курточку, опять же на случай падения. Предусмотрительность дебила. У Анны взял чулок, натянул на лицо. Мой фотоаппарат со вспышкой украли, но они насобачились уже что-то подобное производить. Не ах, конечно, но фотошедевр не нужен, нужна обалделая физиономия Жучилы и голая баба рядом.

Противно? Ну, не то слово. Если бы Наставник был жив и узнал, что я затеваю, он с отвращением отвернулся бы от меня. Да я и сам отвернулся бы от любого и в жизни никогда не общался с ним за такие дела. Но выбора у меня нет. Как говорится, на войне и в любви все позволено. А я люблю ЛД, хоть он и сексот. Разве любят за что-то? Любят вопреки. И он меня так же. Если бы мы принадлежали к противоположным полам… или хотя бы обладали противоестественными склонностями… Но нам и того не дано. И любовь наша осуществилась в подследственном титском порядке.

Жду. Пока не стемнеет, мне в этом ватнике даже на улице явиться нельзя: не сезон, привлеку внимание. А переодеваться поблизости от дома жучилиной подруги незачем: по несчастному для Жучилы стечению обстоятельств, ее дом в двух кварталах от моего.

План прост. Забраться на крышу дома, путь разведан, привязать к трубе крепкую веревку, она у меня тоже припасена, спуститься к нужному окну, и оно мне ведомо, знаю, где ложе любви, выход, выключатели, каковы запоры на двери, выждать, пока погаснет свет и начнется непродолжительный сеанс титского секса, не лучшего в мире. Потом высадить ногами окно и в темноте, ослепляя совокупляющихся вспышкой, щелкнуть раз-два, после чего стремительно бежать. На стороне противника физическая сила и превосходство в численности. На моей стороне фактор внезапности. Известно, что это кратковременный фактор. Значит, кампанию надо провести молниеносно. Потом, на моей стороне будет то преимущество, что я буду в штанах, а Жучила без. Хотя по лестницам сподручнее бегать без штанов, что-то нашептывает мне, что Жучила этой сподручностью не соблазнится. Так что главное вырваться, а уж дальше побегу в одиночестве.

Октябрьский вечер прохладен, и мне не жарко в моей телогрейке. Сидя на крыше с чулком на физиономии, с обвязанной вокруг трубы веревкой в руке и фотоаппаратом на шее, думаю о том, что, если убьюсь, замысел провалится. Зря очаровывал Сокиру. Все зря. И эссе не опубликуют. Покойники не знают, горюют ли по ним. С другой стороны, и эссе, и Сокира только средства на пути к замыслу. Вот если поймают — заколют в больнице на раз, и уже завтра в голове моей не будет рассудка. Анна станет навещать меня все реже, кормить, тупо роняющего слюни, я ее вряд ли даже узнаю… Не удалось мне наказать ее обидчика. Дознался лишь, что все произошло, как я и полагал, на почве неудовлетворенного домогательства: была безотказна — и вдруг?.. Погорюет, конечно, но характер у нее легкий, утешится.

Соплеменники меня проклянут, уж эттт точно! И так едва умолил Хазана избавить меня от делегаций. Мы встретились там же, на кладбище, в полдень. Было солнечно и ветренно. Пришел Рыбник, карман, отягощенный собственностью так, что это помешало ему заблаговременно убраться отсюда. Узник собственности, Рыбник — титан в делах практических, но именно ввиду своей из ряда вон выходящей меркантильности в переговорах бесполезен. С ним не сядут за стол, побоятся: обведет вокруг пальца, даже не желая, в силу привычки. Нужен простак, вроде меня, чтобы никакого тебе страха.

Рыбник пришел в костюме, говорил вкрадчиво и называл меня ребе. Встреча началась с того, что Хазан прочел кадиш на могиле родителей жены. Вот кто мог сделать себе имя там: голосина, каких мало, а выразительность!.. Я дал ему пять жалких рублей и попросил спеть надо мной, этого недолго ждать. Он сверкнул глазами. В беседу с Рыбником не вмешивался, присутствовал в качестве свидетеля. Седая борода его трепалась на ветру, сухие глаза прожигали меня, и весь он был словно Саваоф негодующий, терпящий мое бытие лишь ввиду предстоящей миссии. Рыбник предложил денег, я спросил, как отчитываться — словесно или с предоставлением квитанций, Хазан ухмыльнулся, на сей раз не в мой адрес, и финансовый вопрос был исчерпан.

Надо отдать Рыбнику должное, он не пытался меня наставлять. Просто сказал, что на меня пал выбор общины, и просил принять бремя.