Павел Лукаш: Пазлы

— Знаю, что тебя заинтересовала эта комната, хотя правильней было бы начать с секретарской. Фраза «Чтоб ты сдох» удобна, но в нашем случае не точна. Это не просьба, а, скорее, проклятие. Проклятиями занимается другой отдел. Мы по службе с ними почти не пересекаемся, делимся, разве что, информацией, но не всей. В личной жизни — пожалуйста, общайся, заводи друзей в свободное безвременье, но на работе — каждому свое. В наших же случаях, фигурирует: «Чтоб он сдох», или: «Чтоб они сдохли», или: «Чтоб все сдохли» — эти выражения все же можно трактовать как просьбы или пожелания. Правомерность обращений такого рода проверяем с особой тщательностью, но всегда рекомендуем отказать. Есть тут маленький нюанс — то есть распоряжение свыше — велено отказывать, но не велено не рассматривать. Собранный материал передаем наверх. Что с ним дальше происходит, не ведаем. Но! Был довольно интересный случай в моей практике: оформлял я пожелание одного бедолаги по поводу переезда трамваем некоего министра. Материал мне предоставили серьезный, я — на месте нашего клиента — лично удавил бы данного протеже, не будь министр настоящим громилой, и была бы возможность к нему подступиться. Но мои эмоции не в счет, кроме того — тот самый нюанс-распоряжение… Рекомендую: «Отказать». А теперь, не прошло и полгода, тот самый министр сидит в этой самой комнате в должности инструктора — большой дока оказался в вопросах «чтоб ты сдох». Правда, трамваем его не переехало — не гуляют министры в районе трамвайных путей — анчоусом подавился, даже недолго мучился. Кстати, анчоусы уважает по-прежнему — жрет и теперь уж не давится. А возраст свой, не меняет. У них у министров, чем старше, тем уважаемей — получаса не желает сбросить с последней своей минуты — выглядит, как баклажан.

С последними словами мой новоявленный шеф (так он себя и предложил величать: «Называй меня просто — Шеф»), открыл, наконец-то дверь вышеозначенной комнаты.

— Привет, бойцы!

«Почему, бойцы?» — подумал я, глядя на двух молодых женщин и неопределенных лет великана с синим отекшим лицом и выпученными глазами.

Шеф, как бы услышав мои мысли, или, в самом деле, их услышав, объяснил:

— Мы тут не господа и не граждане, а «товарищ» — хорошее слово, но не всем нравится; к тому же, кое-кто трактует его, как «товарищ по несчастью». А при чем здесь несчастье? Где мы — где несчастье? Одно безусловно, мы бойцы невидимого фронта. Так я понимаю — я ведь в военной адвокатуре служил, и не только там.

«Вот те на, — подумалось, — мне же номинально скоро семьдесят, а тут две дамы молодые с интересом вылупились, и сам я к бою готов, как боец черт его знает какого фронта».

Я — тридцатилетний с виду (сколько лет не прошло?), в рекомендованном синем костюме, с интересом рассматривал женщин.

— Это Бетти — наш эксперт, — танцевала в Монте-Карло в свое время, а потом стала гадалкой и скончалась в среднем возрасте от пулевого ранения в сердце — предсказала что-то не тому и не то. А вот Жанет — теоретик-техник, ранее владела небольшим крематорием в Париже, коренная, между прочим, парижанка — золотой характер.

— А я, Сергеич, — заявил баклажан, — демократия, мать ее так…

В коридоре ничего не изменилось, только свет из окон сочился дневной — нормальный. Смотрю, за окном перекресток, на тротуаре толпа собралась, скорая, полиция. Микроавтобус тот самый стоит — бампер весь покорежен, а себя не вижу, и Жорика нигде нет. Быстро нас прибрали.

— Где же я, — спрашиваю, — где Жорик?

— Ты себя видеть не можешь, не положено, — говорит шеф, — незачем душу травмировать. Что за чушь у тебя в голове? Время и пространство — все твое, смотри — не хочу, а про этот незначительный эпизод забудь, скоро сам обхохочешься, вспоминая о своей неуклюжести.

Мы вошли в секретарскую.

— Это Зинаида, — начал шеф, не глядя, руку протянув в сторону девочки-подростка, — секретарь отдела, в Смольном обучалась, я тебе про нее рассказывал.

Девочка неспешно нацепила пенсне, от чего ее лицо стало еще интеллигентнее, и достала длинную папиросу из серебристой шкатулки.

— Зина, — прошептал устало шеф, — что за детский сад на работе. Я же просил…

Девочка поправила пенсне на носу и прикурила от стоявшего на столе канделябра.

— Да пошел ты, — сказала она неожиданным басом, — педофил хренов.

Кто-то приоткрыл дверь. Девушка лет двадцати заглянула в секретарскую. Наше присутствие было для нее нежданным, но преодолев нерешительность, она вошла.