Я по-прежнему принимаю отчеты, проверяю, подписываю, отсылаю… — вроде, ничего не изменилось. Но на последнюю вечеринку меня не позвали, а ребята отводят глаза.
Шеф изрек шепоточком, мимо проходя:
— Не переживай: везде — нежизнь.
Неужели миссия моя завершена? Если им все ясно, почему же неясно мне? Неужели любви маленького Жорика достаточно для материализации? Ну, для какой-то там частичной, моментальной, неполной…
Безвременье идет. Затребовали общий отчет — составил. Когда стал перечитывать — оказалось, что не хватает страниц — тех самых, на которых изложены недолгие мои похождения. Я восстановил эти страницы — вызвал Алису, снова все надиктовал подробно. Получилось на несколько строк больше. Я отослал отчет, но вскоре он вернулся с пометками: «дополнить», «уточнить», а в самом отчете не хватает все тех же страниц. Снова надиктовал — и опять получилось немного больше. Все повторилось — отчет вернули, страниц не хватает. Алиса плачет и печатает…
А за окном плывет гондола по каналу, унылый гондольер ковыряет в носу. Венеция — всегда мечтал побывать.
«Меня реанимировали, подлечили… Вскоре я вернулся из больницы. Забрал Жорика — он веселый и здоровый обитал в одной симпатичной семье, проживающей недалеко от моего дома. Люди подобрали его после аварии и выходили. Я и сейчас, когда уезжаю куда-нибудь, оставляю песика у них. А главное — я все понял. Я решил эту до смешного простую задачу.
На вопрос: „Так в чем же собственно секретик?“, Денис Карпович ответил так: „Ошибаетесь, молодой человек! Люди моей профессии секретов не выдают. Тем более, что секрет этот даже не государственный и не мировой — это наивысший секрет, и его надо хранить. Неужто вы думаете, что если бы Там мне не доверяли, я бы тут с вами сидел и пил водку?“»
* * *
Я, конечно, раскрутил Лазаревича — не одна бутылка вечером на веранде, а две — и выдал старик наивысший секрет. Но на другой день у него случился сердечный приступ. Денис Карпович Лазаревич умер. Все же необходимых для моего повествования подробностей я узнал до обидного мало.
Наш отпуск кончился. Мы вернулись домой. А вскоре на улице мне повстречалась Верунчик.
Семейные неприятности, начавшиеся с того, что я съездил в родной городок без жены, неблагополучно завершились с Веркиной тяжелой руки. Мы с женой разошлись окончательно.
Вот он я. Без семьи, без работы, без романа — и без того, что с Веркой, и без того, который мог бы стать художественным произведением. Я не сумел установить связь между земной и небесной жизнями Лазаревича (чтобы догадаться — не хватило сообразительности, чтобы домыслить — не хватило воображения), а без этой связи нет развязки. Правда, существует известный мне одному секрет наивысшей важности, но его-то стоит попридержать — нечего разбрасываться такими секретами.
А по поводу работы — совсем ерунда. Уволили меня не из-за дурного характер, не за прогулы, не за разгильдяйство. Некто перекупил наш журнал, и всех уволили — включая главного.
* * *
Догадайтесь, почему я не собрал последний пазл? Думаете, не хватило фигурок? Как раз наоборот — их оказалось больше положенного количества. Возможно, несколько фигурок выпало из коробки, и кто-то досыпал в нее из другого комплекта щедрой рукой. Коробку открывали! В этом магазине я больше ничего покупать не буду, но зайду обязательно — пора пригласить на свидание продавщицу. Заодно верну через нее рукопись.
Почему у маленькой выдры есть роман на двести страниц, а я застрял в самом начале?
* * *
Бабушка читала романы и занималась моим воспитанием. Последнее я выносил с трудом, и однажды бросил в нее скалку, промазал, но разбил двойное оконное стекло. За стекло меня наказали. Я тоже много читал, но ни в одной книжке не написано, что можно швырять скалками в бабушек.
Но ни в одной книжке не написано, что нельзя швырять скалками в бабушек.