Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

— Я тоже хочу попробовать, — подал голос мальчик.

— Это не для детей. — Мать строго на него посмотрела.

Альберт заметил, как за нотацией она пытается скрыть свою растерянность из-за этого ужина, так непохожего на все, с чем она прежде сталкивалась.

— Я не ребенок, — не сдавался — мальчик. — Я сам деньги зарабатываю.

— Ну, тогда попробуй.

Альберт подмигнул матери и протянул мальчику свой бокал, тот осторожно принял его обеими руками и нерешительно поднес ко рту, как будто уже сожалея о собственной дерзости.

— Один глоточек, — предупредила мать.

Лицо Кнуда Эрика под выгоревшими волосами скривилось в гримасе.

— Фу, — раздался его голос, — кисло.

Альберт засмеялся:

— Похоже, мама того же мнения.

Он поглядел на Клару, и та тоже засмеялась.

— Да, — призналась она, — похоже, вино мне не по вкусу.

— Так всегда вначале. Постепенно учишься его ценить.

— Я не научусь, — сказал Кнуд Эрик, — я никогда не научусь его ценить.

В этот момент Альберту захотелось остановить время. У него была семья. Ребенок, который мог быть его внуком, женщина, которая могла быть его дочерью, большего он не хотел. Объятия одиночества военных лет разомкнулись. У него будто появился дом, где жили не только он сам и его воспоминания.

Он подумал о сегодняшнем купании, своем жеманстве перед зеркалом. Нарядился в светлую куртку, соломенную шляпу, цветок в петлицу вставил. Может, это последняя искорка в нем догорает. Из тех, что внезапно взовьется костром, горит всю ночь, не находит в пепле пищи и вскоре умирает. На секунду он уступил своему тщеславию. Но не женщина ему была нужна. Ему были нужны эти двое, те, кому он мог что-то дать и кто одним своим присутствием столько давал ему.

Он покрутил ножку бокала и усмехнулся.

— Над чем вы смеетесь?

— Ах, прямо и не знаю, мне так хорошо здесь! Наверное, смеюсь потому, что доволен.

— Приятно слышать.

Она поднялась:

— А теперь десерт.

Клара внесла вазу с киселем и кувшин сливок. Кнуд Эрик шел за ней с глубокими тарелками, которые поставил у каждого стула.

— Я смотрю, ты маме помогаешь.

— Да, он хороший мальчик.

Она уселась и стала разливать кисель по тарелкам.

— Закончишь есть, можешь пойти поиграть.

Кнуд Эрик глотал кисель, как индюшка, так что брызги сливок разлетались по скатерти. Клара нахмурила брови, но ничего не сказала. Поев, мальчик выскочил за дверь. Она поглядела ему вслед и засмеялась:

— Кажется, кому-то некогда.

— Лето, — ответил Альберт.

В гостиной с низким потолком стало темнеть, но на улице было светло. Он отодвинул стул:

— Спасибо. Думаю, пора собираться домой.

Клара склонила голову, словно он отверг ее.

— Побудьте еще, — попросила она, подняв на него глаза. — Смотрите, я едва отпила вино. А вы обещали, что научите меня его ценить. Так что вам никак нельзя меня сейчас оставить.

Голос был кокетливый, как будто в отсутствие мальчика она дала себе большую волю. Он наполнил ее бокал:

— Ну, тогда ненадолго останусь. Предлагаю выйти в сад, подышать воздухом.

Он заметил, что предложение стало для нее неожиданностью. Небольшой участок земли служил Кларе и садом, и огородом, но не был тем местом, где она принимала гостей или проводила свободное время.

— Позвольте мне, — предложил он и взялся за высокие спинки двух покрытых темным лаком стульев. Пронес их через кухню и поставил рядышком в саду.

Клара отправилась в спальню поглядеть на Эдит, мирно проспавшую весь ужин, и вскоре вышла и уселась рядом с ним. Альберт протянул ей вино. Когда, подняв бокал, он вновь попытался посмотреть ей в глаза, она ответила на его взгляд. Мягкий вечерний свет скрадывал ее бледность и сообщал коже таинственное свечение. Она улыбнулась. Он улыбнулся в ответ. Оба смутились.

Альберт оглядел садик. В глубине росли кусты черной смородины и крыжовника. Имелись и картошка, и ревень. Усыпанный гравием проход вел к клумбам, обложенным выгоревшими на солнце и побелевшими от соли ракушками, как и в большинстве марстальских садов. Рядом с домом была разбита маленькая клумба с розами. Терраса отсутствовала, стулья балансировали на неровной брусчатке, уложенной на землю с большими промежутками. Сорняков между камнями не было. Он видел, что за садом заботливо ухаживают.

С улицы доносились детские голоса. По соседству приглушенно разговаривали женщины. Посторонний и не заметил бы отсутствия мужских голосов, но Альберт не был посторонним. Лето — женское время. С первыми признаками весны корабли искали фрахтов и вскоре вырывались из безопасного укрытия за молом. Некоторые возвращались к Рождеству. Но многие уходили в дальние рейсы и пропадали годами. В их отсутствие городом правили женщины. И вот сидит он в этом женском царстве, вдыхая аромат бузины и лета, и чувствует себя так, как уже давно не чувствовал, — частью жизни города.