Леонид Сергеев - До встречи на небесах

— Не хочу об этом говорить!

А о чем говорить, как не о том, из-за чего мы разругались? Ведь, как говорится, не оглядываясь назад, не найдешь дорогу вперед. У меня, например, был к Яхнину серьезный вопрос — если у нас существовал антисемитизм, почему среди композиторов и режиссеров лишь единицы русских, а на эстраде и в детской литературе их вообще нет? Яхнину пораскинуть бы мозгами, неужели не ясно — недомолвки в серьезных вопросах исключают настоящую дружбу. У нас была прекрасная возможность все расставить по своим местам, назвать вещи своими именами, но Яхнин, старый таракан, увильнул от разговора; завел болтовню о малосущественных вещах и мы разошлись, каждый при своем. Смех с горечью! Два старых лысых черта, захмелевших, пропитанных табаком, не смогли найти общий язык.

Понятно, мне по-настоящему жаль, что Яхнин стал таким упертым радетелем еврейских интересов. Я думаю, допусти его сейчас к власти, он отыграется на русском народе за все, завинтит гайки до упора; ну, может, только таким, как я, бросит кость — разрешит что-нибудь напечатать. Э-хе-хе, неприятно об этом говорить, очень неприятно.

Мы с Яхниным по-прежнему считаемся друзьями, но естественно наши отношения немного покореженные, у каждого на душе остался — ну не булыжник конечно, — камешек. Теперь, на завершающем этапе нашей жизни, мы встречаемся — на выставках, на днях рождения и похоронах друзей, хотя, признаюсь, иногда я с теплотой вспоминаю то время, когда мы встречались ежедневно и нас связывало единогласие, общность взглядов не только на литературу, но и на многое другое — мы просто мыслили одинаково и часто в один голос говорили одни и те же слова — это было потрясающе, это было. Повторяю, те годы взаимопонимания не зачеркнуть, я с удовольствием прожил бы их заново. Не случайно и сейчас, касаясь житейских вопросов, я советуюсь не с кем-нибудь, а именно с Яхниным — он знает ответы на все вопросы. Его опыт, знание людей, острый ум и неподдельное участие в моей жизни многого стоят. (Узнав про мою язву желудка, он сразу выдал рецепт: «Не ешь три „Ж“ — жирного, жареного и желток»).

Собственно, теперь, на седьмом десятке, мы все встречаемся редко еще и потому, что нет-нет, да скручивают тяжелейшие болезни (хорошо, что еще терпимые, не добавилось бы мучительных, смертельных) — одного изводит радикулит, у другого отнимаются ноги, третьего замучило давление, четвертого аденома — все, как один, разваливаемся, наступила расплата за нашу потрясающую жизнь.

Заканчивая очерк о Яхнине, надо отметить — за долгие годы нашего общения он никогда меня не дурачил; немного хитрил, что-то умалчивал, но явно не дурачил, в отличие от других друзей литераторов. Я уже говорил, как Снегирев надул меня в «Детгизе», а Кушак в «Советской России». Недавно позвонил Альберт Иванов:

— Ну, ты скрытный! Я пришел в «Олма-пресс», сказал: «Надо печатать Сергеева, у него есть рассказы о животных», а они говорят: «Он у нас премию получил».

Позднее в издательстве мне сказали, что вначале Иванов узнал про премию, а потом заикнулся про мои рассказы. Оказалось, он уже три года там печатал свои рассказы о животных, но обо мне не вспоминал. Как и Яхнин, кстати, но Яхнин хотя бы просто скрывал, а Иванов и скрывал, и врал — выставлял себя этаким благодетелем. («Что ж ты хочешь, он хитрец — тот еще! У него же мать еврейка» — пояснил мне А. Барков).

И, ради справедливости, надо Яхнина, старую калошу, погладить по лысине, но прежде ударюсь в небольшое рассуждение. Я заметил, в творческой среде восхищение работами товарищей — удел талантливых, уверенных в себе, а не очень талантливые или закомплексованные, или зацикленные на себе — равнодушны к работам других (некоторые и вовсе с радостью отмечают чужие недостатки, промахи). Так вот, эта черта — восхищение — начисто отсутствовала у Снегирева и у Цыферова, и у Постникова, и, конечно, у С. Иванова, Сергиенко, Коваля (эти восхищались собой); и, вне всякого сомнения, отсутствует у Успенского — здесь и говорить нечего. А вот к чести Яхнина надо сказать — он умеет восхищаться работами друзей без всякой зависти. Стариканы Кушак и Шульжик тоже умеют (если расчувствуются), но Яхнин выражает свое восхищение неподдельно, от всего сердца — в этом я абсолютно уверен, это он демонстрировал не раз.

И еще я знаю точно — когда один из нас двоих «заснет могильным сном», другому взгрустнется.

Ошеломляющий друг мой Валерий Шульжик на фотографии Геры, как и большинство моих дружков, улыбается. И улыбается во весь рот на любительских снимках, которые сделал я — особенно лучезарно на последнем, где стоит облокотившись на очередную машину, которую пригнал из Кельна на продажу, стоит и скалится во всю широченную физиономию. Он, старый хряк, явно доволен жизнью.