Леонид Сергеев - До встречи на небесах

Короче, Яхнин стал оправдывать «богоизбранных» негодяев захвативших власть (он и так молодчик языкастый, за словом в карман не полезет, но если что не по нему, трещит без умолку, до посинения, заговаривает напрочь, не дает вставить слово).

— Подожди, дай сказать, — остановил я его в тот вечер, когда над нами появилось черное облако и мы впервые заговорили на эту тему, и он перебивал меня, как только я открывал рот. — И не перебивай, ведь я тебя не перебиваю… Почему сейчас по всем каналам телевидения открыто издеваются над русским народом? Называют «неполноценным», «быдлом» и прочее… Ты что, этого не слышишь? Почему никто из известных евреев не заступится за русских?.. Один Тополь…

— Тополь подонок! — почти вскричал Яхнин. — Не хочу о нем говорить!

Видимо, «подонок» потому что тот обратился к олигархам: «Теперь, когда мы впервые в России взяли власть (писатель ошибся — второй раз), не надо испытывать терпение русского народа… не жидитесь, делитесь с русскими…». Наверняка Яхнин не читал открытое письмо Тополю Ростроповича: «Дорогой друг! Я восхищен вашим мужеством…». Понятно, мнение маэстро весомей мнения Яхнина.

Что еще я сказал?

— …И раньше евреи часто спекулировали на том, что их притесняют. Во всяком случае, наши общие друзья евреи всегда жили гораздо лучше, чем Сергиенко, Цыферов. И ты жил лучше, чем я.

— Да ты знаешь, что меня не приняли в университет?! А я закончил школу с золотой медалью!

— Не ври! — бросил Шульжик, который подсел к нам (в его лице я получил некоторое подкрепление). — В наше время медалистов принимали без экзаменов…

Мы с Яхниным продолжали пикироваться, но Шульжик, оказавшись меж двух огней, сумел вывернуться:

— Я русский, но с детства наслушался слова «жиденок». С другой стороны, никогда не будут любить народ, который считает себя выше других…

Заговорили о Мазнине. Яхнин сразу скривил губы:

— Не хочу о нем говорить! Он антисемит! (а когда-то Мазнин первым издавал его книжки, и они дружили не один десяток лет).

Такая заварилась каша. Короче, в тот вечер я с горечью понял — в этом вопросе мы с Яхниным никогда не договоримся; понял, что он никогда не поднимется выше интересов своей национальности. Позднее Мезинов сказал Тарловскому:

— Сергеев нашел с кем говорить о евреях (он-то еще в парткоме привык дипломатично обходить подобные темы; он-то знал с кем о чем можно говорить).

Самое неприятное, трепло Яхнин в тот же день обзвонил всех своих знакомых и объявил им, что я антисемит; потом понял, что занимается чертовней, струсил, позвонил мне, начал изворачиваться: никому, мол, ничего не говорил, это Тарловский всем растрезвонил. Тарловский в свою очередь все свалил на Мезинова… У этих склочников началась душещипательная возня.

Через пару дней мы с Тарловским зашли в ЦДЛ, увидели за столом Балла с Кушаком; Балл сразу мне объявил:

— А Яхнин сказал, что ты стал антисемитом.

— Да нет! — вступился Тарловский. — Он против Березовского, Гусинского.

— А-а! — протянул Кушак. — Ну, тогда я тоже антисемит.

Вот такие в ЦДЛ бывают омерзительные разговоры. Кстати, Яхнин (да и Мезинов с Тарловским) считают, что мои взгляды на национальный вопрос — влияние Мазнина (нашли себе ложное утешение). Не понимают, старые дураки, что у меня есть и своя башка на плечах, и вообще в нашем возрасте, если сам к чему-то не придешь, черта с два кто изменит твои взгляды, тем более таким упрямцам, как я. А прийти к определенным взглядам не сложно, достаточно посмотреть наш телевизор — там ежедневно видны перекошенные от злости лица «демократов»; они открыто презирают нашу страну, оскорбляют наш народ. Вне всякого сомнения, евреи сами виноваты в антиеврейских настроениях, а антисемитизм — ответная реакция на распоясавшихся сионистов. Такое горькое рассуждение, такой неутешительный вывод.

В общем, целый месяц мы с Яхниным не созванивались, только через Тарловского узнавали друг о друге (понятно, оба переживали размолвку — куда деть предыдущие годы дружбы?!); потом все же раздался звонок от Яхнина:

— Давай встретимся, у меня есть немного выпить (нашел хороший повод. Хотя мог бы и сказать: «надо объясниться, мы что-то не поняли друг друга»).

Мы встретились в нижнем буфете нашего уже захиревшего клуба, он достал пузырек, я взял бутерброды; после первой рюмки, чтобы прийти к общему, сгладить разногласия, я вернулся к прежнему разговору, но Яхнин сразу дал понять, что у него прочные взгляды и он их не меняет: