Юй Хуа - Братья

— Все свои боевые подвиги похерил, — говорил он.

После этого весь его энтузиазм сошел на нет. Он стал работать через пень-колоду, все больше напоминая безответственного правителя, погрязшего в своем гареме. Устроив поминки, Ли уступил свое место Писаке Лю.

Было это двадцать седьмого апреля 2001 года. Вечером, сидя на золоченом унитазе, он смотрел телик, по которому показывали российский космический корабль «Союз» и американского бизнесмена Денниса Тито, потратившего двадцать лимонов зеленых, чтоб с довольным видом рассекать в костюме астронавта по орбите. На лице у миллионера застыло выражение прирожденного покорителя космоса. Бритый Ли обернулся и поглядел на себя в зеркало. У него на физиономии красовалось выражение сидящего на унитазе. Ли остался ужасно недоволен этой картинкой и подумал, что пока америкашка ест, пьет и гадит себе в космическом пространстве, он впустую проводит свои лучшие годы на толчке в крохотной Лючжэни.

— И я б слетал… — сказал он себе.

Через год с небольшим какой-то крендель из ЮАР по имени Марк Шатглворт тоже оторвал от сердца двадцать лимонов и отправился в космический вояж на том же «Союзе». Этот Шатглворт рассказывал, что станция облетала Землю по шестнадцать раз в сутки, так что он каждый день видел шестнадцать восходов и шестнадцать закатов. А потом ихний, американский певец Лэнс Басс тоже заявил, что в октябре слетает разок… Тут уж Ли завертелся, как рыба на сковородке. Не помня себя от нетерпения, он твердил: «Уже целых три мудака вперед меня влезли…»

Тогда Ли нанял двух русских студентов, чтоб те, столуясь и ночуя с ним под одной крышей, обучили его балакать по-русски. Для быстрого прогресса он установил новый порядок: в его резиденции запрещалось теперь говорить по-китайски — только по-русски. Писаке Лю пришлось несладко. Раз в месяц он приходил к Бритому Ли отчитаться о делах фирмы. Эго двадцатиминутное дело растягивалось на целых три часа с лишком. Бритый Ли прекрасно понимал все, о чем тот толкует, но специально делал вид, что ни хрена не сечет по-китайски, и требовал, чтоб студенты переводили ему все на русский. Послушав их перевод, он задумчиво качал башкой, перебирая в уме те немногие русские слова, что знал, и, не найдя подходящих, выбирал те, что попадались под руку. Тогда студенты переводили их на китайский, и Писака, закатывая глаза, слушал указания Бритого Ли, не соображая, что тот несет. Сам Ли тоже понимал, что выходит что-то не то, но исправить ничего не мог, потому что китайский был ему заказан, и он продолжал копаться в немногочисленных знакомых словах, выискивая не те, что нужно. Писака уставал от всего этого, словно бы разговаривал по-человечьи со скотиной и по-скотски с людьми. Про себя он честил Бритого Ли: «Иностранец хренов».

Самозабвенно изучая русский язык, Бритый Ли еще и ударился в фитнес: сперва занимался в качалке, потом на беговой дорожке и в бассейне, потом стал играть в пинг-понг, в бадминтон, в баскетбол, в большой теннис, в боулинг и в гольф. Чем бы он ни занимался, через две недели все ему надоедало до чертиков. Бритый Ли сделался к тому моменту скромен в желаниях. Он, как монах, ел одно постное, а в свободное от занятий русским языком и спортом время частенько вспоминал тот удивительный рис, что сварил ему когда-то Сун Ган. А вспомнив о Сун Гане, он тут же забывал, что должен говорить по-русски, и с сиротским, страдальческим выражением невольно переходил на наш лючжэньский говор. В конце он отчеканивал фразу, которой заканчивалась предсмертная записка Сун Гана: «Даже если смерть разлучит нас, мы все равно останемся братьями».

Открыв в Лючжэни одиннадцать ресторанов, Бритый Ли опробовал их все, но так и не сумел вновь отведать того удивительного риса. Да и в других заведениях ему не улыбалась удача. Ли жил на широкую ногу, а потому, не найдя Сунганового риса, все равно оставлял на столе по нескольку сот юаней чаевых. Лючжэньцы смекнули и стали звать его на рис к себе домой: мол, не это ли легендарный рис Сун Гана? Бритый Ли принялся ходить по домам, и скоро ему стало не нужно даже пробовать — он с одного взгляда понимал, что дело швах, и, оставив на столе деньги, качая головой, поднимался на ноги со словами: «Не то».

Эта тоска Бритого Ли по Сунгановой стряпне подала идею не лишенным предпринимательской жилки лючжэньцам. Они, как заправские археологи, принялись гоняться за оставшимися от Сун Гана вещами в надежде толкнуть их за хорошие деньги Бритому Ли. Какой-то везунчик аж откопал тот самый вещмешок с надписью «Шанхай», с которым Сун Ган в компании Проходимца Чжоу покидал Лючжэнь и который тот засандалил в какую-то нашу урну. Бритый Ли мгновенно узнал его, и прошлое всплыло во всех подробностях перед глазами. Он печально прижал к себе вещмешок и в конце концов выкупил его за баснословную сумму в двести тыщ юаней.