Юй Хуа - Братья

Недостойный и курицы Стихоплет частенько наведывался на проходную к Мороженщику. То на итальянском диване посидит, то французский шкаф потрогает, то на немецкой кровати полежит, даже мудреный японский унитаз и тот не пропускал. Стихоплет нахваливал плоский телевизор Мороженщика и говорил, что тот аж на пару миллиметров тоньше, чем поэтический сборник, который он, Стихоплет, собирается издать, зато сколько каналов показывает! Больше чем у него в сборнике заголовков. Наслушавшись этих обещаний, Мороженщик поздравил Стихоплета с выходом книги и поинтересовался, где будут издавать.

— Не в Лючжэни ведь, верно? — спросил он.

— Разумеется, — Стихоплет вспомнил одно из названий, что поминал Проходимец Чжоу во время конкурса красоты, и выдал экспромтом: — На Британских Виргинских островах.

А Мороженщик все коротал свои унылые, наполненные роскошью будни, день за днем щелкая каналами в поисках Зубодера и его политической активности. Он каждый божий день рассказывал встречным и поперечным свои легенды о Зубодере. Лючжэньцы уже озверели, слушая эти байки, и стали звать его Братец Сян-линь*. Один только Стихоплет не уставал развешивать уши. Он слушал с редкостным упоением, и Мороженщик думал, что наконец-то нашел родную душу. На самом деле Стихоплет пребывал в восторге от его огромного холодильника, откуда извлекались бутылки с разнообразными напитками, одна за другой перетекавшие в живот к Чжао.

Тут как раз случилась очередная волна антияпонских выступлений. Шествия в Пекине и Шанхае попали в газеты, их показывали по телевизору и в Интернете. Глядя, как шанхайцы разносят японские магазины и жгут японские машины, наши ребята тоже решили не отставать и, вооружившись транспарантами, выкатились на улицы с желанием тоже чего-нибудь разбить, разломать и спалить. Особенно им приглянулся открытый Бритым Ли японский суши-бар. Разгоряченная толпа разнесла витрину заведения, выволокла наружу стулья и подожгла их, больше ничего из обстановки не тронув. Стулья горели целых два часа. Кузнец Тун, заметив, что наметались какие-то нелады, тут же выкинул с полок своих супермаркетов все японские товары и вывесил у входа растяжку с надписью «Японским не торгуем!».

Так в Лючжэнь вернулся Зубодер, мотавшийся по миру в поисках политических горячих точек. Когда верный друг снова очутился дома, Мороженщик утратил всякий интерес к Стихоплету. Он захлопнул дверь своей роскошной проходной, и Чжао получил от ворот поворот. Глядя в окно на огромный холодильник, Стихоплет глотал слюну и шумно вздыхал. А Мороженщик принялся с небывалым пиететом сопровождать Зубодера в его передвижениях по лючжэньским улицам. Он не отставал от Зубодера с раннего утра до позднего вечера, а ночью чуть не запрыгивал к нему в постель. Вообще-то говоря, наши антияпонские выступления уже пошли на спад, но с появлением такой звезды, как Зубодер, из искры опять разгорелось пламя. Юй при каждом удобном случае вставлял кричалки на десяти с чем-то языках, и лючжэньцы, наслушавшись, за пару недель сами стали орудовать ими по мере надобности. Прежний первый на всю округу Зубодер пропал без следа — вместо него в поселок вернулся тертый калач с замашками политического лидера и недюжинной бойкостью.

— Я прошел через лес ружей и ливень пуль, — говаривал Зубодер.

Вскоре он решил вывезти Мороженщика в Токио, чтоб устроить там акцию протеста против посещения храма Ясукуни* премьер-министром Дзюнъитиро Коидзуми. Услышав об этом, старый Ван затрясся как осиновый лист. Он отродясь не то что за границей не бывал, а и за пределы поселка выезжал раз пять, не больше. Куда уж там ехать в Японию, да еще и протестовать против ихнего премьер-министра. На душе у него было невероятно погано.

— Может, мы тут, у себя, попротестуем, — осторожно предложил Ван.

— Если здесь протестовать, то это толкучка, — принялся наставлять его одержимый политическими амбициями Зубодер, — а вот если в Токио поехать, то это, брат, политика.

Мороженщику было глубоко наплевать на эти различия. Небезразличен ему был только сам видавший виды Зубодер, которого он глубоко уважал. Мороженщик был уверен, что с ним ему не грозит выбор неверного политического курса. Поглядев в зеркало на свою старую рожу, он подумал, что жизнь скоро подойдет к концу, а он так и не успеет выехать за рубеж. Скрепя сердце Мороженщик решился смотаться с Зубодером в Токио — пускай он там мутит себе свою политику, а для него, Мороженщика, выйдет, считай, экскурсия.