Юй Хуа: Братья

Взбрела в голову нашему миллиардеру Бритому Ли странная причуда: решил он потратиться на грабительскую сумму в двадцать лимонов долларов, чтоб слетать разок на российском корабле «Союз» поглядеть космос. Сидя на своем знаменитом на всю округу золоченом унитазе, он закрыл глаза и начал воображать, будто летит по космической орбите. Безлюдье кругом непостижимое, а Бритый Ли глядит с высоты, как вертится тихонько величественная Земля, и невольно защемило у него сердце да слезы на глазах выступили. Тогда только понял он, что остался на Земле этой один-одинешенек.

Когда-то была у него надежа и опора — брат Сун Ган. Простодушный и упорный Сун Ган, старше его на год, выше на целую голову, три года назад умер. Превратился в горстку пепла, уместился весь в крохотной деревянной коробочке. Когда Бритый Ли вспоминал о той коробочке, то много и тяжко вздыхал и думал про себя, что, ежели сжечь маленькое деревце, пепла и то выйдет больше, чем от брата.

Когда его мать была еще жива, любила твердить: «По отцу и сын». Говорилось это, конечно, о Сун Гане. Мать повторяла, что Сун Ган преданный и добрый — вылитый его отец, будто бы отец и сын — две тыквины с одной плети. А когда она говорила о своем втором сыне, то тут шли в ход не такие слова. Мать качала головой и говорила, что Бритый Ли и его отец ни капли непохожи. Так и шло, пока сыну не исполнилось четырнадцать лет и не схватили его на месте преступления, когда он украдкой подглядывал за женскими задницами в общественной уборной. Тогда мать вчистую переменила свое мнение. Тут она наконец узнала, что Ли и его отец на самом-то деле — тоже две тыквины с одной плети. Бритый Ли помнил, как его мать отвернулась, пряча от стыда глаза.

— По отцу и сын, — размазывая слезы, горько пробормотала она.

Своего родного отца он никогда не видел. В день, когда Ли родился, его отец в отвратительном смраде покинул этот мир. Мать говорила, что он утонул, а маленький Ли спрашивал где: в ручье, или в пруду, или в колодце. А мать в ответ не издавала ни звука. Только когда он попал, как кур в ощип, подглядывая за женскими задницами в нужнике — нынешним модным словцом, намутил делов, — и когда эти сортирные дела Бритого Ли всплыли на поверхность, а его худая слава разошлась по нашей Лючжэни, узнал он, что и сам, и отец его вправду две тыквины с одной плети, притом вонючие. Этот его родимый папочка, заглядевшись в нужнике на женские задницы, упал по недосмотру в сточную канаву, да и захлебнулся.

Наши лючжэньские, старые да малые, щеки надорвали со смеху, твердя на разные лады: «По отцу и сын». На всяком дереве есть листва, так и всякий лючжэнец во рту держал всегда наготове эту присказку. Даже молочные младенцы ее освоили. Люди, тыча в Бритого Ли пальцем, шептались и, прикрывая рты, хохотали, а он разгуливал по Лючжэни как ни в чем не бывало. В душе-то он ржал громче всех. Тогда ему исполнилось пятнадцать, и он узнал уже, что такое за фрукт — мужчина.

Нынче весь мир светит голой задницей: по телевизору, в кино, на VCD и DVD, в рекламе, в журналах, на шариковых ручках, на зажигалках… Какие душе угодно: импортные, доморощенные, белые, желтые, черные — даже шоколадные, — большие, маленькие, толстые, худые, ухоженные и не очень, молодые, старые, фальшивые, настоящие — такое богатство, глазом не окинуть! Нынче голая женская задница ничего не стоит, глаза протереть — и вот она, чихнешь — и точно попадешь на какую-нибудь, завернешь за угол — и наступишь. А раньше она была таким сокровищем: за золото, за серебро и за жемчуга не купишь. Раньше ее можно было лишь тайком углядеть в нужнике. Потому только и появился такой мелкий пройдоха, как Бритый Ли, тепленьким схваченный на месте преступления, и такой здоровенный пройдоха, как его отец, на месте преступления расставшийся с жизнью.

Тогдашние сортиры были не как теперь. Сейчас там и в перископ не углядишь женской задницы, а тогда мужчин и женщин разделяла одна тоненькая стеночка. Внизу была общая для всех порожняя канава, и звуки того, как ходят по нужде бабы, неслись из-за стены, дразня и заставляя сердце трепетать. Если всунуть голову в то место, куда по идее должен был садиться зад и, одуревая от желания, двумя руками крепко вцепиться в доски — ноги и живот прижмутся к крышке так, что вонь выбьет слезы из глаз. Но ты не гляди на мух, ты соберись — как пловец перед прыжком. Чем глубже ввинтишь баллу — тем больше увидишь.