Юй Хуа - Братья

В тот раз Бритый Ли одним махом сумел углядеть пять задниц: одну маленькую, одну толстую, две худые и одну не худую и не толстую, аккуратненько выставленные в рядок, точно пять кусков свинины в мясной лавке. Толстая была похожа на свежую свинину, две худые — на солонину, маленькая не стоила и упоминания. А понравилась Бритому Ли не худая и не толстая попка, прямехонько против его глаз. Из всех пяти она была самой круглой, такой круглой, что казалась литой. Сквозь ее туго натянутую кожу проглядывал слегка выпирающий копчик. Сердце Бритого Ли забилось с громким стуком, он захотел посмотреть еще на пушок с другого конца от копчика и из какого такого места вырастает этот пушок. Его тело стало просовываться дальше, а голова протискиваться ниже, и уж когда он должен был увидеть волосы на лобке женщины, его тепленьким-претепленьким схватили на том самом месте.

Человек по имени Чжао Шэнли в тот самый момент, как назло, вбежал в туалет. Был он одним из двух юных дарований нашей Лючжэни и, когда увидел всунутые вниз чьи-то голову и тело, тут же понял, в чем дело. Одной пятерней сгреб Ли за шиворот и, как редьку, выдернул его наружу.

Тогда Чжао Шэнли, то бишь Чжао по имени «Победа», было за двадцать. Он уже опубликовал в цветном журнале нашего уездного дома культуры одно стихотвореньице в четыре строки и получил свое прозвище — Стихоплет Чжао. Застукав в нужнике знакомца, Чжао весь аж покраснел от возбуждения. Он выволок четырнадцатилетнего Ли из сортира и пошел нудеть. Но и тут из него истекала сплошная лирика:

— Поля все в золотых цветах рапса — на них ты не глядишь; рыбки резвятся в воде ручейка — на них ты не глядишь; как хороши белоснежные облака в лазоревом небе — ты и головы не поднимешь посмотреть; в нужнике вонь несусветная, а ты опускаешь голову да еще и втискиваешь ее…

Стихоплет Чжао громогласно вещал у нужника, и прошло больше десяти минут, а из женского туалета не доносилось и шороха. Стихоплет разнервничался, подбежал к двери и принялся орать снаружи, чтоб те пять задниц, что были внутри, поскорей выходили. Тут он подзабыл, что был утонченным поэтом, и вопил без тени изысканности:

— Давайте завязывайте там ссать, ваши жопы тут обсмотрели со всех сторон, а вы ни сном ни духом, выходите уже!

Хозяйки пяти задниц в конце концов выбежали наружу, словно бросаясь в атаку: булькая от гнева, скрежеща зубами, визжа и заходясь плачем. Слезами обливалась как раз та малютка, что в глазах Бритого Ли и гроша ломаного не стоила! Девочка лет одиннадцати, закрывая лицо руками, ревела так, что все ее тело ходило ходуном, как будто не задница досталась на погляд Бритому Ли, а он ее саму поимел. Ли стоял с вцепившимся в него Стихоплетом, глядя на воющую девчонку, и думал про себя: «Ну че ты ревешь? По твоей недоразвитой жопе нечего и убиваться. Я, твою мать, одним глазком всего глянул, и то до кучи».

Последней вышла красивая семнадцатилетняя девушка. Лицо ее было красным от стыда. Она бросила на Бритого Ли быстрый взгляд, торопливо обернулась и пошла прочь. Стихоплет Чжао, надсаживая горло, все звал ее не уходить, звал вернуться, чтоб она не стеснялась, а поскорей внесла конструктивное предложение. А она даже головы не обернула и удалялась все быстрее и быстрее. Бритый Ли, глядя на то, как поворачивались при ходьбе ее ягодицы, сразу понял, что та круглая, словно бы литая, задница принадлежала именно ей.

Когда она отошла уже далеко, рыдающая малолетка тоже пропала, а одна из худых принялась честить Бритого Ли на чем свет стоит, оплевав ему все лицо. Потом пообтерла руками рот и тоже ушла. Бритый Ли следил, как она уходит, и приметил, что жопа у нее была худая, под брюками ее и вовсе не видно.

Оставшиеся трое потащили несчастного под конвоем в отделение: сияющий Стихоплет, толстая, как свежий филей, задница и в довесок еще худющая солонина. Они волочили Бритого Ли по нашему маленькому поселку, где не было и пятидесяти тысяч населения. На середине пути в дело вмешалось второе юное дарование Лючжэни — Лю Чэнгун.

Этому Лю Чэнгуну со звучным именем «Успех» тоже было чуть больше двадцати лет. Он тоже опубликовал в цветном журнале нашего уездного дома культуры свое творение — аж рассказ, убористым шрифтом занявший целых две страницы. По сравнению с четырьмя строчками Стихоплета Чжао, втиснутыми в шов переплета, две страницы Лю Чэнгуна гляделись куда важней, и он тоже заслужил себе достойное прозвище — Писака Лю. Писака прозвищем не уступал Стихоплету и во всем остальном перед ним не тушевался. Он держал в руках пустой холщовый мешок и, по правде говоря, собирался пойти в лавку за рисом, но, увидев, что Стихоплет сцапал Бритого Ли, пока тот подглядывал в нужнике, и вышагивает, надувшись, как индюк, Писака Лю подумал про себя, что не дело давать ему так тянуть на себя одеяло и нужно самому тоже поучаствовать. С видом подоспевшего спасителя Лю заорал: