Гарольд Роббинс - Торговцы грезами

— Есть какие-нибудь новости от старика? Что он сказал?

— Никаких новостей, — ответил я. — К тому же, мне все равно. Плевать я хотел на него и на то, что он сказал!

— Нельзя так говорить, Джонни. — Рокко медленно покачал головой. — Он хороший парень, несмотря на то, что слегка прищемил тебе хвост. Он всегда любил тебя. Ты ведь ему как сын.

— Но все же он прищемил мне хвост, не так ли? — спросил я, повышая голос.

— Да. Ну и что из этого? Он уже старый человек. Старый, больной, отчаявшийся, и ему надо было сорвать на ком-то зло. — На секунду он замолчал, давая мне прикурить, а потом продолжил, глядя мне в глаза: — Он взбесился и сорвал злобу на тебе. Ну и что, Джонни? Ты ведь не можешь так просто одним махом перечеркнуть предыдущие тридцать лет? Ты ведь не можешь сказать, что этих тридцати лет не было? Они же были!

Я заглянул ему в глаза. В его карих добрых глазах светилось сострадание, ему, казалось, было стыдно за меня. Я хотел ответить, но передумал. Вместо этого пошел к двери, надел пиджак и, перебросив пальто через руку, вышел из парикмахерской.

В здании уже было полно туристов. Целая группа каких-то деревенщин стояла в ожидании гида. Эти простофили совершенно не менялись с ходом времени: у нынешних зевак были точь-в-точь такие же физиономии, как и у тех, что приходили в балаган тридцать лет назад — возбужденные, вечно чего-то ждущие, со слегка открытыми ртами, словно так они могли больше увидеть.

Я прошел мимо них к лифтам, которые шли без остановки до тридцатого этажа. Я вошел в кабину. Лифтер посмотрел на меня и, не говоря ни слова, нажал на кнопку с цифрой тридцать два.

— Доброе утро, мистер Эйдж, — произнес он.

— Доброе утро, — ответил я.

Двери закрылись, и, когда лифт взмыл вверх, меня, по обыкновению, слегка замутило. Наконец двери отворились, и я вышел.

Девушка, сидящая за столом в холле, улыбнулась.

— Доброе утро, мистер Эйдж.

— Доброе утро, Мона, — отозвался я, поворачивая в коридор и направляясь по ковровой дорожке к своему новому кабинету. Раньше это был его кабинет, но сейчас на двери светились золотые буквы «Мистер Эйдж». Забавно видеть свое имя там, где раньше его не было. Я присмотрелся к табличке, стараясь разглядеть, остались ли следы от прежней фамилии. Не осталось ничего. Чувствовалось, что постарались на славу, хотя времени на замену таблички ушло немного. Даже если твое имя будет на этой двери хоть тысячу лет, понадобится всего несколько минут, чтобы оно исчезло оттуда без следа.

Я взялся за ручку и начал открывать дверь, но внезапно замер. Не снится ли мне все это? Может быть, на двери его, а не мое имя? Я снова внимательно посмотрел на табличку. «Мистер Эйдж» — гласили золотые буквы.

Я помотал головой. Рокко прав: нельзя так просто вычеркнуть из жизни тридцать лет.

Наконец я вошел. В приемной работала секретарша, а в мой кабинет вела следующая дверь. Когда я вошел, Джейн как раз вешала трубку. Она вскочила, взяла мое пальто, повесила его в шкафчик и сказала: «Доброе утро, мистер Эйдж». Причем все это она проделала одновременно.

— Доброе утро, мисс Андерсон, — улыбаясь, ответил я. — Не слишком ли много почтения с утра?

Джейн рассмеялась.

— Но, Джонни, ты ведь теперь большая шишка! Кто-то же должен придерживаться этикета?

— Пусть придерживается кто-нибудь другой, но не ты, Дженни, — проговорил я, заходя в свой кабинет.

На несколько минут я замер, привыкая. Я первый раз оказался здесь после того, как все переоборудовали. В пятницу до самого вечера я был на студии, в воскресенье вылетел в Нью-Йорк, а сегодня — понедельник.

Джейн вошла в кабинет.

— Ну как, нравится? — поинтересовалась она.

Я огляделся. Конечно, мне нравилось. Да и кому бы не понравился кабинет, похожий на сказочные хоромы? В нем было десять окон — по пять с каждой стороны; стены отделаны деревянными панелями, на одной из них — огромная фотография нашей студии, снимок сделан с высоты птичьего полета; у противоположной стены — большой декоративный камин с решеткой, возле него — кресла, обитые темно-красной дорогой кожей. За моим столом тоже стояло высокое кресло из полированного черного дерева, тоже обитое кожей, на спинке были вытиснены мои инициалы. Весь кабинет был так велик, что в нем можно было бы проводить бал или прием и еще осталось бы место.

— Ну как, тебе нравится, Джонни? — снова спросила Джейн.

Я кивнул.

— Конечно, нравится.

Я обошел свой стол и уселся в кресло.

— Ты еще не все видел, — сказала она и, подойдя к камину, нажала кнопку в стене. Стена повернулась, камин исчез, и вместо него появился бар.