Гарольд Роббинс - Охотники за удачей

— Понимаю, — ответил он. — Например, не встречаться с Вирджинией Гэддис, поскольку это повредит компании.

— Примерно так, — спокойно подтвердил я.

Он выпил рюмку одним залпом.

— Не уверен, получится ли у меня. Я поступил в ВВС еще мальчишкой.

— Никогда не знаешь, пока не попробуешь. Кроме того, так вы будете даже более полезны ВВС. Вы сможете реализовать кое-какие свои идеи.

— Кстати, об идеях, — он посмотрел на меня, — эта принадлежала вам или Гэддису?

— Мне. Я принял решение утром после нашего разговора в кабинете Морриси. И она не связана с тем, примут мой КА-4 на вооружение или нет.

Неожиданно он ухмыльнулся:

— Я тоже принял решение сегодня утром. Я решил согласиться, если вы предложите мне место.

— Где бы вы хотели начать? — спросил я.

— С самого верха, — сразу же ответил он. — В армии уважают только начальника.

— Резонно, — согласился я. — Отныне вы — новый президент компании «Самолеты Корда». Какое жалованье вас устроит?

— Я выбирал должность, значит, вам назначать оклад.

— Двадцать пять тысяч в год плюс накладные расходы.

Форрестер присвистнул.

— Не обязательно было давать так много. Это в четыре раза выше того, что я получаю сейчас.

— Вспомните об этом, когда придете ко мне за прибавкой.

Мы расхохотались и выпили за это.

— Я хотел бы обсудить кое-какие усовершенствования машины, которые можно провести до завтрашних испытаний.

В этот момент в номер вошел Макалистер.

— Уже почти шесть часов, Джонас. Сколько еще заставлять их ждать? Дэн только что разговаривал с Дэвидом Вулфом. Он говорит, что Норман грозится уйти.

— Сейчас иду, только переоденусь.

Я застегивал рубашку, когда зазвонил телефон.

— Ответь за меня, Мак.

— Так как насчет некоторых изменений? — спросил Форрестер.

— Поезжайте на аэродром и поговорите об этом с Морриси.

— Это Лос-Анджелес, — сообщил Макалистер, прикрывая трубку рукой. — Но времени нет.

— Скажи им, я только что уехал на совещание. Пусть перезвонят черев пару часов в офис Нормана.

Я стоял около окна, наблюдая за тем, как Берни переписывает свои акции на мое имя. Он сдался только после того, как я пригрозил ему иском: он регулярно обкрадывал компанию. И вот теперь он медленно водил пером по бумаге, отказываясь от своего детища. Человека можно жалеть даже тогда, когда он вам совершенно не нравится. И именно это я сейчас чувствовал.

Норман был эгоистичным, мерзким типом. Он был начисто лишен порядочности и чести и ради собственной власти был готов принести в жертву кого угодно. Однако когда он ставил очередную подпись под свидетельством о владении акцией, мне казалось, что с пера его стекают не чернила, а кровь.

С тридцатиэтажной высоты я смотрел вниз на улицу. Отсюда все люди казались малюсенькими. У них крохотные мечты, микроскопические планы. Завтра суббота, выходной день. Кто-то поедет на пляж, кто-то — в парк. Они будут беззаботно сидеть на траве рядом с женами и смотреть, как резвятся детишки. Счастливчики!

Им не приходится жить в джунглях, где ценность человека определяется по его способности жить среди волков. Они не родились у отца, который мог любить только сына, похожего на него. Их не окружают люди, которые думают только о том, как бы припасть к источнику богатства. И любили они по велению чувств, а не по расчету.

У меня стало кисло во рту. Возможно, так оно и происходит внизу, но на самом деле я этого не знаю. И у меня нет особого желания это узнать. Мне нравится наверху.

Это все равно как быть в небе: рядом нет никого, кто бы говорил мне, что можно, а чего нельзя. В моем мире ты сам устанавливаешь правила. И всем приходится по ним жить, нравятся они им или нет. Это — пока ты наверху. А я собирался оставаться здесь долго. Так долго, чтобы, упоминая мое имя, люди знали, о ком говорят. Обо мне, а не о моем отце.

Резко отвернувшись от окна, я подошел к столу, взял свидетельства и просмотрел их. Они были подписаны правильно. Бернард Б. Норман.

Берни поднял глаза и попытался улыбнуться, но это ему плохо удалось.

— Много лет назад, когда Берни Норманович открыл свой первый дешевый синематограф на Четвертой улице, никто и подумать не мог, что однажды он продаст свою компанию за три с половиной миллиона долларов.

Неожиданно мной овладело полное безразличие. Мне уже не было его жаль. Он обокрал компанию более чем на пятнадцать миллионов, оправдывая это только тем, что он когда-то ее основал.