Гарольд Роббинс: Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)

Моей жене Лилиан, без чьего воодушевления, поддержки и понимания эта книга никогда не была бы написана

...А вслед за армией северян пришла другая армия. Эти люди приходили сотнями, хотя каждый их них путешествовал в одиночку. Приходили пешком, приезжали на мулах, верхом на лошадях, в скрипучих фургонах и красивых фаэтонах. Люди были самые разные по виду и национальности. Они носили темные костюмы, обычно покрытые дорожной пылью, широкополые шляпы, защищавшие их белые лица от жаркого, чужого солнца. За спинами у них через седла или на крышах фургонов обязательно были приторочены разноцветные сумки, сшитые из потрепанных, изодранных лоскутков покрывал, в которых помещались их пожитки. От этих сумок и пришло к ним название «саквояжники» [1].

И они брели по пыльным дорогам и улицам измученного Юга, плотно сжав рты, рыская повсюду глазами, оценивая и подсчитывая стоимость имущества, брошенного и погибшего в огне войны.

Но не все из них были негодяями, так как вообще не все люди негодяи. Некоторые из них даже научились любить землю, которую они пришли грабить, осели на ней и превратились в уважаемых граждан...

Солнце только начало опускаться с небосклона в белую пустыню Невада, как подо мной показался город Рино. Я слегка накренил «Вэйко» и направил его прямо на восток. Услышав свист ветра между стойками шасси, я усмехнулся про себя. Старик действительно сойдет с ума, когда увидит биплан, но у него не будет повода для недовольства. Этот самолет ничего не стоил ему, так как я выиграл его в кости.

Я отжал ручку управления, и биплан снизился до высоты тысяча пятьсот футов. Теперь я находился над дорогой 32, и пустыня по обе стороны дороги представляла собой сплошное пятно песка. Я направил нос биплана на горизонт и выглянул через борт. Это находилось примерно в восьми милях впереди, похожее на сидящую в пустыне мерзкую жабу, — фабрика «КОРД ЭКСПЛОУЗИВЗ». [2]

Я снова отжал ручку управления и через некоторое время пролетел над фабрикой. Теперь биплан находился на высоте около ста футов. Начиная выполнять бочку Иммельмана, я оглянулся.

Из окон фабрики за мной уже наблюдали смуглые мексиканские и индейские девушки в ярких цветных платьях и мужчины в выцветших голубых рабочих комбинезонах. Я почти рассмотрел белки их испуганных глаз, следивших за мной, и снова усмехнулся. Их жизнь достаточно уныла, пусть подрожат от страха.

Я выровнял самолет и поднялся до двух с половиной тысяч футов, затем рванул ручку управления и спикировал прямо на залитую гудроном крышу.

Шум мощного двигателя фирмы «Пратт энд Уитни» усилился и оглушил меня, а ветер резко хлестнул по лицу. Я прищурился и прижал губы к зубам, чувствуя, как кровь пульсирует в венах, а сердце прыгает. Все нутро ощутило прилив жизненных сил.

Сила, сила, сила! Подо мной находился мир, похожий на игрушку. Я буквально вцепился в ручку управления. Рядом со мной не было никого — даже моего отца, — кто мог бы сказать мне «нет»!

Черная крыша фабрики на фоне белого песка выглядела как девушка на белых простынях, темное пятно лобка приглашало в сумрак ночи. У меня перехватило дыхание. Мама. Я не хотел возвращаться, я хотел домой.

Щелчок! Лопнула одна из тонких проволок стойки шасси. Я закрыл глаза и облизнул губы. Язык ощутил соленый привкус слез. Теперь можно было разглядеть слабые очертания серого гравия в черном гудроне крыши. Я потянул ручку управления на себя и начал выходить из пике. На высоте восемьсот футов машина выровнялась и начала выполнять широкий разворот для захода на поле позади фабрики. Развернув машину по ветру, я четко посадил ее на три колеса. Внезапно ощутил огромную усталость. Это был долгий перелет из Лос-Анджелеса.

Как только биплан остановился, Невада Смит направился ко мне через поле. Я выключил зажигание, двигатель замер, выплюнув последнюю каплю топлива из легких карбюратора. Я оглядел Неваду.

Он совсем не изменился с тех пор, когда я в пятилетнем возрасте впервые увидел его, идущего к переднему крыльцу нашего дома. Упругая, подвижная, косолапая походка, как будто он никогда не слезал с лошади, мелкие белые морщины в уголках глаз. Это было шестнадцать лет назад. В 1909 году.

Я играл около крыльца, а отец, расположившись в кресле-качалке рядом с дверью, читал еженедельник, издающийся в Рино. Было около восьми утра, и солнце уже светило высоко в небе. Я услышал цокот копыт и, обогнув крыльцо, вышел посмотреть.