Бернар Клавель - В чужом доме

В голосе девушки слышалось негодование. Он звучал теперь отчетливо и резко.

— Не следовало бросать их в топку. Этого господина надо время от времени ставить на место. Сделайте так хоть раз, и вы увидите, он начнет относиться к вам с большим уважением. — Колетта остановилась; потом сказала медленно и негромко: — Мне пришлось однажды так поступить. Один только раз. С тех пор он никогда больше не лез… Понимаю, что это не одно и то же, но все-таки…

Девушка умолкла. Жюльен немного подождал, потом нагнулся, чтобы лучше разглядеть ее лицо, и спросил:

— Вам трудно живется?

Она разом выпрямилась, повернула к нему голову, в свою очередь наклонилась к Жюльену и воскликнула:

— Мне? Кто это вам сказал? И вовсе не трудно. Я работаю. Вот и все… Вот и все…

Казалось, Колетта хотела еще что-то прибавить. Она говорила возбужденно, почти гневно. Но она ничего больше не сказала, только расправила плечи и вновь откинулась на спинку скамьи. Мальчик с минуту наблюдал за нею. Свет фонаря пробегал по лицу девушки. Ветер шевелил пряди ее волос, выбившиеся из-под вязаной шапочки. Он никогда еще не находился наедине с Колеттой. И никогда еще не видел ее так близко. Она неторопливо повернула к нему голову. Глаза ее блестели.

— Вам не влетит за опоздание? — спросила она.

— Нет, у меня в запасе еще пять минут, — успокоил ее мальчик.

Он слегка привстал и придвинулся к ней. Потом положил руку на спинку скамьи, обнял девушку за плечи и привлек к себе. Колетта высвободилась, стремительно подавшись вперед.

— Что это вы? — спросила она.

Жюльен хотел было завладеть ее руками, но она опять высвободилась и сказала:

— Нет, это ни к чему.

— Однако…

— Нет, перестаньте, слышите!

— Но почему?

Девушка отрывисто засмеялась и резко сказала:

— Почему? Скорее я вас должна об этом спросить.

Он прижался к ней и пролепетал:

— Это потому, что я люблю вас, Колетта.

— Я вас тоже люблю… Но только как товарища.

Она разом поднялась и расправила рукой складки на пальто.

— Идите, Жюльен, — сказала она. — Вам пора.

Они прошли рядом еще несколько шагов. В конце аллеи сквозь тесное переплетение ветвей светились фонари.

— Вы на меня сердитесь? — спросил мальчик.

Колетта рассмеялась:

— За что мне на вас сердиться?

— Тогда почему вы не хотите?..

Она оборвала его.

— Нет-нет! Не будем к этому возвращаться.

Мальчик понурился и молча зашагал рядом с нею. Через минуту Колетта прошептала:

— Ни к чему. И без того жизнь нелегка.

— Вот видите, я же говорил, что вам нелегко живется.

— А вам? Легко?

Жюльен вздохнул. В груди у него опять что-то сжалось. Он боялся расплакаться.

— Иной раз все так осточертеет… — прошептал он.

Колетта взяла его руку и крепко сжала ее в своей.

— Спокойной ночи, Жюльен… — сказала она. — И если что не так, мы теперь знаем, как защищаться… Мы больше не одни.

Они проходили мимо фонаря и сейчас лучше видели друг друга. Мальчик заметил, что Колетта улыбается. Но он увидел также, что веки ее часто моргают и глааа слишком уж сильно блестят.

Гнев господина Петьо мало-помалу утих. Он снова стал шутить и рассказывать истории, услышанные в кафе. Жизнь опять входила в привычную колею, однако Жюльен все еще оставался как бы в опале. Каждый раз, когда мальчик встречался взглядом с хозяином, он понимал, что ничто не забыто и что при первом же случае этот мелочный человек, ни разу не посмотревший на него приветливо, может вновь прийти в бешенство.

Госпожа Петьо непрестанно улыбалась, складывала ручки или прижимала их к груди и, как всегда, требовала, чтобы все работали больше. Но теперь Жюльен уже так не уставал.

— Ты втянулся, — объяснил ему мастер. — Надо только быть чуть расторопнее, и все пойдет на лад.

Наконец наступила последняя неделя января. В понедельник вечером, когда все в цехе было сделано, Жюльен разыскал хозяйку.

— Могу я уехать, мадам? — спросил он.

— Поезжайте, голубчик, поезжайте. Вы всю работу закончили?

— Да, мадам.

— Тогда не теряйте времени и передайте от меня поклон своим родителям.

Жюльен поднялся к себе в комнату и начал одеваться. После приезда в Доль он еще ни разу не надевал выходной костюм.

— Черт побери, — заметил Виктор, — брюки до смешного коротки.

— А ведь они были мне хороши, когда я уезжал из дома.

— Ты здорово вырос, — сказал Морис. — И теперь вто особенно видно. Рабочий костюм был тебе раньше велик, а теперь впору, но ведь холст лучше растягивается.