Бернар Клавель - Пора волков

Действие романа разворачивается во Франш-Конте, в 1639 году, то есть во время так называемой Десятилетней войны, которая длилась девять лет (1635 – 1644); французские историки предпочитают о ней умалчивать или упоминают ее лишь как один из незначительных эпизодов Тридцатилетней войны. В январе 1629 года Ришелье уведомил Людовика XIII, что он может рассматривать Наварру и Франш-Конте как свои владения, «…граничащие с Францией, – уточнял Ришелье, – и легко покоряемые во всякое время, когда только мы сочтем нужным».

Покорение Франш-Конте сопровождалось кровопролитными битвами. Против французов, чья армия была подкреплена отрядами жителей Бюжи («серых»), немецких, шведских, швейцарских и других наемников, выступили регулярные войска испанской провинции Конте и партизаны (секанезцы – сокращенно – «канезцы» [1]), предводительствуемые зачастую неграмотными командирами, самым знаменитым из которых был Пьер Прост, по прозвищу Лакюзон (что на местном диалекте означает «забота»).

Франш-Конте всегда стремилось к независимости, которую и обеспечивали ему договоры о нейтралитете; но договоры эти то и дело нарушались королями.

Роман ни в коей мере не претендует на историческую достоверность; его можно рассматривать скорее как один из эпизодов известного в истории преступления, содеянного королем Франции и его министром, а главным образом как рассказ о человеческих злоключениях, актуальный, увы! на все времена.

Бернар Клавель

Рассвет чуть брезжил. Матье Гийон вгляделся в серую мешанину туч, душивших слабый болезненный свет. Вершины гор тонули в их взбугренной ветром массе. Матье подумал, что такой рассвет предвещает ненастье. Вдалеке, за пустырем, позади уже окутанных мглою домов, в зареве огромного костра, который жгли у Браконских ворот, вырисовывались остроконечные крыши. Ветер прибивал к земле дым, и едкий его запах временами доносился даже сюда. Матье принюхался.

– Небось кончается можжевельник-то, – пробурчал он, – вот они и взялись теперь за ель.

Холодный ветер, налетевший на город, казалось, принесла с собой Фюрьез. Порывы ветра обдавали голый, блестящий от пота торс Матье.

– Ох, уж эти речные ветры, – проворчал он, – сырость одна. Кожей чувствую… Они-то как раз болезнь и приносят. Целую ночь волочатся по дну долины, собирают заразу… Ничего хорошего там внизу и быть не может. Мать недаром говаривала: «Ни добрые ветры, ни добрые люди там не родятся».

– Чего ты там опять бурчишь, Гийон? Вечно тебе все не так!

Пронзительный голос солевара доносился откуда-то сверху, где мгла была чуть тронута желтоватым светом, который пробивался сквозь волны пара, вырывавшегося из узкого окошка. Матье с трудом различил силуэт старика Доме, тот, высунувшись, наблюдал за ним. Сверху Матье был хорошо виден – он ведь стоял перед дверью и его освещало пламя печи.

– А тебе только бы за мной глядеть, – крикнул Матье. – Будто ты хозяин и вся выручка за соль идет тебе в карман.

Вырывавшийся наружу пар тут же подхватывало и прижимало ветром к крыше, и он смешивался с дымом, что поднимался из трубы, вместе с целым снопом искр.

– Я и должен глядеть за топкой, это моя работа. Так чего там у тебя не ладится?

– Все ладится. Я только говорю, что ветер этот недобрый. Он дует с верховьев реки. Холоднющий как лед. До самых костей пробирает. Такие ветры только болезнь и разносят.

– А ты возьмись за тележку, тогда и забудешь про ветер. А глядеть за тобой я должен, слышишь, должен. Понятно? И поддай-ка огня, сегодня совсем нет жару!

– Все этот пакостный ветер задувает.

– Не болтай ерунду! Хватит. Делом занимайся, лодырь! Умелому истопнику никогда еще этот ветер не мешал.

Голова солевара исчезла, и проем окошечка сразу заполнился неожиданно белыми клубами пара. С минуту Матье послушал, как Доме орудует деревянным скребком, погружая его в раствор и выбирая соль, потом принялся наваливать на тележку буковые поленья. По мере того как он укладывал их между прутьями ветхой решетки, тележка все больше оседала на два расхлябанных колеса. Стоило Матье взяться за оглобли, весь остов тележки затрещал, колеса заскрипели и смолкли, лишь когда тележка остановилась перед печью. На сей раз солевар высунулся из лаза, куда вела шаткая винтовая лестница.